Попытки применить к изучению детской души культурно-исторический подход не увенчались успехом, так как само общество, его строение и история понимались идеалистически, а психика ребенка рассматривалась вне определяющей роли воспитания и обучения» (Там же, с. 282–283).

Ерунда! Не культурно-исторический подход к детской душе не удалось применить, а срастить эту детскую душу с эволюционно-биологическим способом объяснения не удалось! Но ничего, в науке именно так и принято: один политик выдвигает ложную, но выгодную гипотезу, следующий пытается ее доказать. Не вышло, его топчут, как предшественника, а на смену уже выступают более утонченные последователи. На смену Ланге пришел Выготский. И про него Ярошевский будет говорить почти с постоянным восхищением…

Как бы там ни было, но на примере Ланге видно: биопсихология была прямо связана с культурно-исторической психологией. На примере же Владимира Александровича Вагнера (1849–1934) видно, что советская культурно-историческая школа, можно сказать, вырастала из биопсихологии. Собственно говоря, это даже не надо доказывать, это – общепризнанно, и я просто приведу рассказ другого нашего историка психологии Артура Петровского о развитии сравнительногенетического метода.

«Наиболее продуктивное использование указанного метода в сфере сравнительной психологии (зоопсихологии) принадлежало В.А.Вагнеру. В своих работах он обосновал и использовал объективный эволюционный метод, суть которого в изучении жизни и сравнении психики изучаемого животного с предшествующими и последующими ступенями в эволюции животного мира…

Применяя эволюционный метод, Вагнер осуществляет ряд ценных зоопсихологических исследований как до Октябрьской революции, так и в годы Советской власти.

Особо важное место занимает сравнительногенетический метод в психологическом учении Л. С.Выготского» (Петровский, История, с. 161).

Как раз в то время, когда, если верить историкам психологии, идет становление советского культурно-исторического подхода, а Выготский тесно дружит с Вагнером и плодотворно переписывается с ним, Вагнер расширял биопсихологию на то, что считалось предметом философии – на разум, о котором Выготский и Пиаже спорят под именем мышления.

«В работах, относящихся к 1923–1929 годам, Вагнер углубляет свой эволюционистский подход к проблемам сравнительной психологии, не столько противопоставляя свою биопсихологическую трактовку инстинктивных и «разумных» действий физиологическому, рефлекторному пониманию, сколько включая последнее в более широкую биологическую концепцию» (Там же, с. 208).

Вагнер издавал труды, прямо посвященные биопсихологии, дважды. Один раз двухтомником в 1910–1913 годах. Затем в 1924-м в переработанном для пролетарских мозгов виде. Для рассказа о биопсихологии мне будет достаточно первого тома. В нем сказано все главное. Том этот называется «Биологические основания сравнительной психологии (био-психология)».

Эта работа, можно сказать, фундаментальная. В ней дано всё: общие вопросы, история предмета, философия, исследования. По большому счету, Вагнер был очень сильным ученым. Единственное, что лично меня не устраивает во всей его науке, – это то, что он посвятил себя осознанной борьбе с душой. Собственно, с души и начинается вся Биопсихология.

«Что такое сравнительная психология? В чем заключается ее задача?..

…несмотря на то, что интерес к явлениям, составляющим предмет исследования сравнительной психологии, так же стар, как само человечество, тысячи лет назад задававшее себе вопросы: что такое душа? есть ли она у животных, и если есть, то в каком отношении к ней стоит душа человека? и пр., и пр.

Пути, которыми человеческая мысль шла к решению задачи, очень различны…» (Вагнер, с. 1).

Путей, собственно говоря, обнаруживается не больше и не меньше, чем предлагал когда-то Конт: теологический, метафизический и научный, точнее, естественнонаучный, основанный на эволюционном подходе.

«Учение Ламарка, Тревирануса, Спенсера и Дарвина, завершившего эволюционную теорию в биологии, как это само собой понятно, должно было оказать особенно сильное влияние на теологическое учение в психологии; с ним всего труднее было считаться последнему, так как эволюционная теория, научно установленная названными натуралистами, отнимала почву из-под основной доктрины теологического мировоззрения» (Там же, с. 4).

Борьба эта для Вагнера, однако, не завершалась с созданием эволюционной теории, и он вполне ощущает себя революцией призванным…

Рассказывая историю биопсихологии, Вагнер опускается вглубь времен до Аристотеля. Но действительным творцом своей науки считает Ламарка, после которого и начинается собственно научная биопсихология.

Напомню, главной болью Ламарка была неожиданная задача: как объяснить душевные явления без души? В предисловии к своему главному труду «Философии зоологии» Ламарк делится с читателями своей радостью: он нашел, как этого добиться! Обратите внимание: он не идет к своим выводам путем исследований, он исходно был убежден и сумел придумать нечто, что, быть может, подойдет вместо объяснения…

«В самом деле, будучи убежден, что никакая материя сама по себе не может обладать способностью чувствовать, и сознавая, что само чувство есть только явление, вытекающее из деятельности определенной системы органов, я стал изыскивать, каков может быть тот органический механизм, который дает место этому удивительному явлению, – и, мне кажется, я постиг его.

Собрав наиболее положительные факты, касающиеся данного вопроса, я нашел, что для порождения чувства требуется весьма значительная сложность нервной системы, и еще большая сложность— для явлений разума» (Ламарк, с. 5).

Он стал изыскивать, нельзя ли заменить душу неким органическим механизмом…и изыскал нечто, что – может быть! – сможет это сделать. И это то самое излюбленное физиологами и так называемыми психологами усложнение нервной системы…

Вот подтверждением этой гипотезы Ламарка и служит биопсихология, на нее работает и Вагнер. Правда, сам он гораздо больше занят спорами, которые посеяли последователи Дарвина, о том, тождественны или различны «души» человека и животных. Дарвинизм, оказывается, очень сильно попортил кровь всем биопсихологам, потому что дарвинисты были упертыми и отстаивали взгляды своего пророка с упорством религиозных фанатиков!..

Суть споров была в том, откуда двигаться в исследованиях нервно-узелковой души: от человека к простейшим или от простейших к человеку. Не такой уж и пустой вопрос, как выясняется – из-за него рождались такие противоречия во всем естественнонаучном подходе к душе, что могли развалить всю научную картину психологии.

«Что же касается до свойства этих явлений, их характера, то по этому вопросу мнения разделились на два лагеря.

В одном из них руководящей признается идея, по которой в человеческой психике нет ничего, чего бы не было в психике животных; а так как изучение психических явлений представителями этой монистической школы начиналось с человека, то весь животный мир, до инфузорий включительно, был наделен сознанием, волею и разумом. Это монизм… сверху.

В другом лагере руководящей идеей признается совершенно противоположная: психология животных и человека тождественны, но уже не животные наделяются сложными психическими способностями человека, а человек, в интересах монизма, сводится на степень животного. А так как изучение психический явлений представителями этой монистической школы начинается с простейших, то весь животный мир, включая сюда и человека,