Стрелки часов двигались так медленно, что нервы Поля Кифера, как будто намотанные на них, натягивались с каждым новым делением. Он был бы рад, возникни вдруг накладки, но все шло как по маслу. Все, кроме главной партии, которая была настолько не в порядке, что все вокруг только об этом и шептались. Ей уступали дорогу, оглядывались вслед, но Дия ничего этого не замечала.

Совсем недавно Поль побывал в гримерке и теперь пытался избавиться от пробирающего до костей зрелища. Недавняя картинка заслонила собой все. Размалеванное яркими красками лицо, на котором кроме глаз и губ ничего не было видно, плечи, о которые можно порезаться, тонюсенькие руки с утолщениями в локтях и на запястьях. И полное погружение в иную реальность. Дияра едва обратила на Поля внимание. Нервная, рассеянная. Кифер что-то все же ей сказал, но теперь ободряющие слова нужны были ему. Продержаться один вечер, всего один вечер. Он свяжет Огневу и силком увезет ее в клинику, где о ней позаботятся куда лучше.

Он едва заметил, когда сзади, из-за кулис, к нему подошел Савельев.

– Поль, тебе нужно заменить солистку.

– Не верю, что это говорите мне вы, – рыкнул он.

– Говорю, и прямо! Ты подставляешь ее и себя. Опомнись!

Здравый смысл твердил Киферу то же самое, но с некоторых пор у него не было уверенности даже в том, что, сними он Огневу с партии, она не наложит на себя руки. Он чувствовал за всей этой показной бравадой глубокую депрессию, в которой пребывала девушка. И боялся, что причиной, усугубившей состояние, был его отказ остаться в театре.

Чувство вины страшное и губительное. А Поль теперь чувствовал себя виноватым постоянно. За то, что Дия в него влюбилась и настроила замков. За то, что он не мог ей дать того, чего она хотела. За то, что не справился с ее болезнью, хотя был уверен в обратном. Чувство вины – страшное. Оно толкает нас на страшные глупости, даже если умом понимаешь, насколько идиотский совершаешь поступок.

– Нет, – ответил он, утешая себя мыслью, что осталось выждать несколько часов – и все закончится. Этот ужас закончится. Он готов был везти Дияру в клинику, едва закроются кулисы. За несколько часов ничего не изменится. Они просто спасут глупышку, спутавшуюся с мужчиной, которого все ненавидят, от профессионального падения.

– Упрямство погубит тебя, Поль, – покачал головой Савельев. – Все только и ждут, когда ты оступишься.

Как будто он этого не знал! Но прогнется ли человек вроде Поля Кифера под обстоятельства? Способен ли он вообще подстраиваться, лизать задницы или прятаться в безопасной зоне за спиной Алены Лебковской, готовой приютить между своих ног и Беспалова, и Кифера, и кого угодно? Поль передернулся от отвращения.

Было бы проще, если бы он напился. Но побег от проблем никогда не был его вариантом. Он встретил свой балет лицом к лицу. В смысле, глядя широко открытыми глазами на разворачивающееся действо. Глох от гремевшей музыки и грохота пуантов по полу. Слеп от бликующего от костюмов яркого света. И замирал от ужаса на каждом прыжке Дияры.

Он знал, что от недостатка питательных веществ кости больных анорексией становятся хрупкими. А у нее уже начали выпадать волосы, и это было очень плохо. И какое-то время назад он осознал, что может заниматься с ней сексом в любое время месяца. Она даже не пыталась сымитировать женские дни, как будто гордая их отсутствием. Впрочем, Поль понимал, что, скорее всего, так и есть. В балетных школах быстро развивающихся девочек травили, видимо Огнева перенесла этот комплекс во взрослую жизнь, как и многое другое. Застряла. Не выросла.

– Вот видите, Анатолий Романович, зря вы переживали, – самодовольно вещал Беспалов между актами, наседая на Савельева. – Девочка в порядке, на наше счастье.

В этот момент он перевел взгляд на Кифера и победно хмыкнул. Но улыбка на его лице быстро сменилась новым чувством – брезгливостью. Это выражение лица француз знал преотлично: он видел его на множестве лиц. Но на этот раз презрение досталось отнюдь не чужеземцу. Обернувшись, Поль увидел, как со сцены уходила она – Дияра.

– Дай бог, чтобы вы были правы, Максим Андреевич, – с заметной горечью ответил Савельев, и у Поля от его интонации волосы встали дыбом.

Мимо, никого не слыша и не замечая, проплыла Дияра.

Если бы кто-то спросил Поля Кифера о том, каким был первый показ его печально известного балета, на вопрос тот не ответил бы. Потому что за постановку хореограф переживал куда меньше, нежели за дрянную девчонку, которая, явно не поужинав накануне, пропустила и завтрак, и обед.

Он стоял за кулисами недвижимый, напряженный. Отсчитывал сцены и минуты до окончания чертова спектакля. Он не был уверен, что сможет когда-то смотреть на свое детище без тошноты. «Эсмеральда» стала символом его профессионального провала еще до того, как тому случилось подтверждение на сцене. Когда он утратил связь с этой постановкой? Он все сделал ради нее, он даже поставил под удар Дияру. Осознанно. Он просто не знал, каковы будут последствия.

Поль никому бы не признался, но в тот вечер он возненавидел свой балет и самого себя. Он никогда не брал хореографию из «Эсмеральды» в другие творения даже фрагментами. Он предпочел забыть, что эти два месяца были в его жизни. И, вероятно, преуспел бы, если бы не Дияра. Ее он забыть не смог. Как не смог забыть и то, что случилось.

Неадекватность Огневой была очевидна с самого начала. Но она не теряла ориентацию в пространстве. Впервые заметив это, Поль застыл, забыв дышать и моргать. Пальцы сами собой нашли ткань кулис и вцепились в нее. Зрение сузилось до точки на сцене. До одной только точки, где Дияра из последних сил пыталась собраться в танце. Однако ничего не выходило: движения утратили четкость и привычную плавность. Поль заметил удивление и панику в глазах солиста. Кажется, парень забыл об этике и, раскручивая Огневу в поддержке, пытался расспросить. Но вдруг ее голова запрокинулась, ноги подкосились. Парнишка испугался и, растерявшись… отпустил руки. Она грохнулась на доски с оглушительным звуком, которого никак не ожидаешь от такого хрупкого создания.

Живая? Она хотя бы живая?!

Огнева покатилась по направлению к оркестровой яме. Кифер высунулся из-за кулис, готовый броситься на колени, ловить девчонку, и застыл, когда понял, что никак не успеет. Сердце бухало в груди, момент замедлился в ожидании страшного. Ступор. Нерешительность. Леденящий ужас и вопрос: как дошло до такого? О спектакле Кифер не думал. Он неожиданно для себя подвис в моменте, где воображение уже дорисовало последствия.

Мальчишка-партнер схватил Огневу за плечо, останавливая падение сантиметрах в десяти от края ямы. Кто-то из музыкантов заметил происходящее, и мелодия смолкла. На сцене все замерло, включая горе-хореографа.

Зал потонул в тишине и предвкушении грандиозного скандала. А потом на все это безобразие обрушились кулисы, запоздало стремясь скрыть позор.

Это заблуждение, что сложно тем, кто ушел: сложно тем, кто остался. «Увезите ее отсюда». Слова, пропитанные злостью и горечью, теперь разъедали Киферу нутро. Но он не мог иначе. Он думал, что подарил себя, свое время и доверие девчонке, которая в нем нуждалась. А получилось, что он ей был совершенно не нужен. Он не только навязался, он еще и привязался. Настолько, что чуть не бросился за ней в оркестровую яму, даже не подумав о том, что главное правило сцены: всегда делай вид, что так и задумано. И уж точно уничтожив репутацию, на которую работал годами.