– Теперь, о отступник, сорными травами поросли развалины храма твоего бога! – отозвался Инен и снова сжал кулаки, но на сей раз не от страха, а от ощущения безмерного торжества. – Все твои труды обращены в ничто: дворцы разрушены, статуи низвергнуты в пыль, и само твое имя стерто отовсюду, где его смогли найти. Пройдет совсем немного времени – и никто даже не вспомнит, что когда-то существовали ты, твой город, твой бог и твои сыновья.

– Мои сыновья... – Эхнатон выдохнул эти слова хрипло, таким ледяным тоном, что торжество Инена вновь уступило место страху. – Мои сыновья... – Эхнатон прищурился. – Верно ли сказал мне Эйэ, что они умерли от лихорадки?

– Так было объявлено.

– И ни у того, ни у другого не обнаружили никаких признаков присутствия в их жилах проклятой крови?

– Так было объявлено.

– Но правда ли это? Я должен знать. Скажи мне, так ли это на самом деле?

Инен сглотнул и, сам того не желая, встретился с Эхнатоном взглядом. Сияющие глаза пронзили его насквозь, и он, застонав от страха и удивления, забормотал:

– Правда... Да, это правда... – Он отчаянно пытался освободиться от власти этих глаз, но уже понимал, что оказался в ловушке и его вот-вот захлестнут волны чудовищного страха.

– Правда... – лепетал он. – Все правда...

Хотел бы я тебе верить.

– А почему ты должен сомневаться в моих словах? – выкрикнул, собрав остатки мужества, Инен. – Неужели, если бы в жилах хоть одного из них текла священная кровь, я захотел бы увидеть его погребенным, прежде чем он оставит потомство и тем самым продлит божественный род? Посуди сам, какую ценность могла иметь для меня плоть двоих людей в сравнении с необходимостью сохранить непрерывную преемственность поколений? В песках, в тайном храме, хранятся огромные запасы магической плоти, ряды и ряды обернутых саванами тел, а вот на троне Египта уже не будут восседать потомки Осириса.

Жрец снова сглотнул, ибо горящие глаза племянника прожигали его, высвечивая каждую мысль.

– Не будут, – повторил он. – Если только Тии не родит сына и не продолжит род.

– Да, – пробормотал Эхнатон, прикрыв наконец глаза. – Я и забыл. Осталась только она одна.

– Ну и что? – Инен попытался скрыть нотку тревоги, но голос опять выдал его. – Как ты собираешься с ней поступить?

– А тебе-то какое дело?

– Она моя сестра.

Эхнатон презрительно рассмеялся.

– Ты хочешь сказать, она твой последний, единственный шанс на продление линии носителей проклятой крови. Иначе она бы тебя не интересовала.

– Она... она... – Инен сглотнул и снова невольно позволил племяннику поймать и удержать его взгляд. – Я никогда не любил никого, кроме нее.

И снова Эхнатон с горечью рассмеялся.

– И ты доказал свою любовь тем, что прокрался в Фивы и наверняка попытался уговорить ее разделить с тобой ужас вечности. Научить ее питаться плотью родичей, то есть превратиться в такого же людоеда, каким стал ты.

Инен уставился на него в недоумении, потом едва заметно улыбнулся.

– Я не принес сюда магическую плоть, – возразил он.

– Зачем же ты в таком случае вернулся?

– Проверить, не является ли Тутанхамон истинным наследником твоей крови. Увы, мои надежды были напрасны. – Улыбка Инена стала шире. – Я застал его уже в усыпальнице.

Эхнатон воззрился на него с плохо скрытым недоумением.

– Но мне говорили, что он погребен всего семьдесят дней назад.

– Верно.

– А до того ты не возвращался?

– Нет.

– Но тогда... – Эхнатон нахмурился, и огонь в его глазах неожиданно уступил место мрачной, смертельной пустоте. – Тогда.... Кто мог повелеть восстановить это... – Он обвел рукой тьму вокруг себя. – Это прибежище скверны?

– Ты не знал?

– Кто? – Лицо Эхнатона исказилось от жгучей боли. – Отвечай!

– Твоя мать, – злорадно произнес Инен. – Твоя мать и моя сестра, о фараон, царица Тии! Все было сделано ею!

– Я тебе не верю.

– Дело твое, но это правда.

– Не может быть!

– Загляни мне в душу, – предложил Инен. – Ты ведь сам знаешь, что я не в состоянии тебя обмануть.

Несколько мгновений Эхнатон молча буравил жреца пронизывающим взглядом, а потом промолвил:

– Если так, то решено. – Лицо его оледенело. – Решено. Это должно быть сделано сразу.

Эхнатон повернулся и зашагал прочь.

– Постой!

Ответа не было.

Инен устремился вдогонку и попытался ухватить племянника за край одежды, но тот обернулся и... Жрец буквально остолбенел, увидев, сколь страшно преобразился его племянник. Глаза его пылали, ввалившиеся щеки дрожали, рот злобно оскалился.

– Убирайся прочь! – прорычал он. – Прочь! Руки его при этом уже тянулись к горлу жреца, однако Инен успел отпрянуть.

– Что с тобой случилось? – воскликнул он, с трудом веря своим глазам. – В кого ты превратился?

Набрав воздуху, медленно и осторожно, словно слишком поспешный вздох мог нарушить его с таким трудом обретенное самообладание, Эхнатон ответил:

– О мой дядя, разве не ты рассказывал мне о том, что Исида, зная тайное имя Амона, могла благодаря ему добиться чего угодно?

– Да, – согласился Инен. – Именно поэтому она носит титул Великой Владычицы Магии.

– Тогда ты должен знать, что даруемое ею она может и забрать обратно.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что бессмертию Осириса положен конец и все, кто подвержен этому проклятию, смогут наконец обрести покой. Вечности для них больше нет, ибо я решил навсегда покончить с этим.

– Ты?

– Да, я. – Эхнатон мрачно усмехнулся. – Неужели ты еще не понял? Я стал самой Смертью.

– Нет, – запинаясь, пробормотал Инен. – Нет, я ничего не понимаю.

– Я алчу жизни. А что, в конце концов, есть Смерть, как не такого рода голод?

– Значит... – Инен задрожал, вспомнив жуткий, звериный оскал. – Выходит, ты алкал и моей жизни?

– Вкус-с-с! – Эхнатон прошипел это слово едва слышно, однако Инену оно показалось заполнившим тьму громом. – Да, о мой дядя, тебе следует держаться от меня подальше. Я, как и раньше, предпочитаю, чтобы ты жил вечно, ибо, на мой взгляд, нет ничего страшнее и отвратительнее такой судьбы. Однако, если ты приблизишься ко мне, я не смогу справиться с желанием и вкушу твоей жизни, ибо вкус ее сладостен, прекрасен и воистину драгоценен. Любая человеческая жизнь служит для меня приманкой, но твоя желанна более любой другой.

Едва Эхнатон произнес эти слова, в очах его отверзлась бесконечная тьма, и Инен попытался оторвать взгляд от этого глубокого, беспредельного одиночества, дабы не раствориться в нем навеки.