При этом заявлении на трибуне произошло то, чего никак не ожидали ни Зозуля, ни Василий, ни Сквочковский. И, конечно же, меньше всего произошедшего ожидал меценат Брыков. Но факт остается фактом: озарив площадь белоснежной улыбкой, Вениамин Сергеевич вдруг прокричал громогласное «Ура» и кинулся на шею Сквочковскому. Он обнял ваятеля и так яростно захлопал руками пухлой спине, что от намокшего салатового пиджака монументалиста в разные стороны полетели водяные брызги.

Василий первым оправился от удивления и, улыбаясь, проговорил в микрофон:

– И, наконец, главная новость… За добросовестный труд на благо родного города… За неоценимый вклад в возрождение его историко-культурных традиций… За активную гражданскую позицию… И, наконец, за подлинный патриотизм… Звание «Почетный гражданин города Славина» в этом году общественность присудила Харитону Ильичу Зозуле!

Харитон Ильич покраснел так, будто впервые услышал эту новость. Он прижал руки к груди и, казалось, не находил слов от пережитого счастливого потрясения. Толпа ликовала и бесновалась. Орали галки, внося посильную лепту в общий гвалт. Работали камеры, щелкали фотоаппараты. Журналисты информационных агентств по телефонам передавали в свои редакции радостную новость. Агитационная машина, запущенная тем далеким летним днем, когда над Славиным прозвучала воздушная тревога, наконец, вышла на полные обороты и молотила без сбоев.

Василий же, который ни на секунду не терял бдительности, неожиданно разглядел у трибуны удивленно-обиженное лицо Отца Геннадия и тут же осознал необходимость нанесения упреждающего удара по священнослужителю:

– Также позвольте мне сказать теплые слова в адрес отца Геннадия – настоятеля храма, в котором в 1835-м году прошло отпевание усопшего генерала Бубнеева! За свое неравнодушное отношение к восстановлению исторической правды он награждается Почетной грамотой Славинской городской Думы. Эта грамота – высшая общественная награда Славина после звания «Почетный гражданин». Такие же грамоты получают активнейшие участники историко-культурного движения «Отчизны славные сыны» краевед Николай Пилюгин и поэт Александр Шашкин! Награждение Памятным знаком и Почетной лентой через плечо, а так же почетными грамотами состоится несколькими днями позже – в День города…

Василий замолчал и опустил глаза. Толпа, решив, что выступление окончено, снова принялась жизнерадостно галдеть. Но тут Василий неожиданно вскинул подбородок и посмотрел на толпу вопрошающим взглядом. Толпа, будто поперхнувшись, неловко утихла. А когда Василий снова заговорил, возвысив голос, никто не смог понять – плачет он, смеется, или захлебывается в патриотически-восторженном экстазе:

– В заключении позвольте мне выразить наше общее мнение… Впервые за долгие годы общественные награды Славина присуждались не тем, кто прославил город. В смысле, не тем, кто прославил его в какой-то отдельной области: искусстве, промышленном производстве или спорте. Мы могли бы наградить этим почетным званием композитора или детского писателя, хлебороба или неподкупного милиционера. Но на этот раз единственным критерием нашего народного выбора стало самое истинное, самое человеческое качество – любовь… Любовь бывает разная. К деньгам и славе. К своему городу и к его жителям. Иногда легко спутать. Но я верю, что на примере Харитона Ильича Зозули вы научитесь видеть разницу. Я верю, что всеобъемлющая и всепроникающая любовь на долгие годы вперед станет главной и определяющей ценностью для каждого жителя Славина…

Я искренне вам этого желаю, люди!

Толпа молчала. Быть может, наиболее пытливые умы уже были готовы к тому, чтобы понять истинный смысл слов Раздайбедина. Но эту тишину откровения вдруг разорвали трубные звуки оркестра, который снова заквакал торжественный марш. Толпа стряхнула оцепенение и вновь жизнерадостно зааплодировала.

– А ловко ты их, ядрен-батон! – тихонько засмеялся Харитон Ильич на ухо Василию. Думский председатель все еще пребывал в эйфории и не разглядел в речи своего политконсультанта двойного дна. – Только это… Самоуправство какое-то с этими Почетными гражданами Левого и Правого берега выходит! Нету у нас такой общественной награды!

– Так считайте, что мы прямо сейчас ее принародно утвердили, – устало ответил Василий. – На общем собрании города единогласным «За». Разве ж вы сами иное слышали?

– Так ведь ленты через плечо… – продолжил, было, сомнения Харитон Ильич, но Василий остановил его:

– А ленты через плечо пусть изготовит Зинаида Леонидовна. Кажется, она отвечает за связи с общественностью? Следовательно, общественные награды – это тоже ее компетенция. Ей и кисти в руки, и кумач на шею! А мы давайте-ка делом займемся. Вы, кажется, обещали народу «могилку захоронить»? Самое время!

– В самом деле! – всполошился Харитон Ильич и шагнул к микрофону.

– Дорогие согражданы! – воскликнул Зозуля, и голос его дрогнул от избытка чувств. Он прочистил горло, но слезная дрожь никуда не исчезла.

– Дорогие согражданы! – повторил он. – Сейчас генерал Бубнеев будет обретать вечный покой!

Из динамиков тут же полились чьи-то ангельские голоса. Услышав возвышенно-печальный мотив, Промышленный Аналитик Ярослав Дусин замер, украдкой смахнул слезу из-под монументальных очков и прошептал:

– «Agnus Dei»… Джузеппе Верди…

Никита Монастырный, находясь в трех шагах от Дусина, напряг слух и тут же авторитетно кивнул головой:

– Оно самое! Ни с чем не спутать! Как тонко… Ох, тонко!

И тут же воровато черкнул в своем блокноте: «блеснуть эруд-ей (!!!) написать за муз. Агнус Д. И. «Джузепе верьте!». После чего довольно усмехнулся про себя: «Верьте-верьте! Джузепа не обманет!»

Из-за здания клуба, сверкая сапогами и эполетами, вышел почетный караул курсантов местного военного училища. Четверо дюжих гренадеров несли на плечах объемный гроб, обитый красным атласом. Толпу охватил тот странный трепет, который всегда возникает у постороннего человека вблизи чужих могил, останков и вообще всего того, что когда-то было живым, а теперь уже совершенно мертвое. Подобная смесь суеверной дрожи и нездорового любопытства обычно служит обывателю неплохой заменой истинной скорби и оправдывает его присутствие на любых похоронах. Сродные чувства влекут его в музеи и кунсткамеры, когда там выставляются древние мумии и заспиртованные уродцы. Здесь же, пожалуй, кроется и разгадка тайны неугасимого интереса к «вечно живому» обитателю центрального Мавзолея страны…

Едва завидев гроб, толпа вздохнула и подалась вперед, заставив милицейский кордон сомкнуться плотнее. Ей было простительно это движение, поскольку подавляющее большинство наивно полагало, будто в гробу действительно что-то есть. Лишь немногие посвященные думали, что гроб пуст, но вполне объяснимо помалкивали. И лишь один Харитон Ильич знал истинное положение вещей.

Накануне вечером он сам лично придирчиво выбирал этот гроб. После знакомства с ценами на культовые товары и услуги, ведущий патриот города Славина поскучнел. В его душе попеременно одерживали верх то жадность, то желание пустить пыль в глаза всему городу. Наконец, он нашел оптимальное соотношение цены и качества, выбрав гроб довольно большой и нарядный, но не очень дорогой – из сырых сосновых досок. Большого будущего у этого изделия быть не могло – непросушенная древесина имеет свойство рассыхаться, трескаться и крутиться винтом. Но Харитон Ильич вполне здраво рассудил, что путь, предначертанный этому сосновому ящику, будет довольно коротким, хотя и очень ярким.