Домашнее платье сорвано, тяжело дышащий мужчина тянет с меня старательно выбранное  белье – не рассматривая его, на глядя – с закрытыми глазами.  Я тоже дышу через раз – когда он позволяет мне это… потом вдруг  - одинокий холод.  Он отстранился, быстро прошел к креслу и  потянул с него плед.  Я истерично хихикнула и отвернулась к окну, зажимая рот кулаком, чтобы не заорать от счастья  - опять, блин, на досках!  И резко замерла, прикрывая глаза и проваливаясь в знакомое ощущение -  мужские ладони  округло прошлись по моим бедрам – снизу вверх, остановились на талии,  пальцы сжали тело, пытаясь сомкнуться…

-  Уже не получится  - Анька растянула, - расстроено пробормотала я.

-  Красиво, - почти стонал он, - как же это красиво, Ален, просто…

-  … до боли в глазах, -  напомнила я, поворачиваясь к нему: - Не тяни, Коля, я так соскучилась…

   Он  довольно  рыкнул,  подхватывая и заваливая меня…

   Не две недели, как обещал – это продолжалось семь дней, только не совсем так, как планировалось, потому что совсем «не слезу» не получалось – у нас была Аня,  и она требовала внимания.  А еще семью нужно было кормить и мы все вместе  ходили в магазин за продуктами.  Не потому, что их не хватало в доме - к его приезду я готовилась, а потому, что ему хотелось этого – тащить в свою пещеру мамонта.  Я готовила, а он играл в гостиной с Аней или сидел возле меня и смотрел.  С готовностью кидался помогать, если я о чем-то просила.  Дома он ходил в спортивках и  белой форменной футболке.  И босиком – говорил, что это приятно.  Это, действительно было так – матовая поверхность теплых досок была с едва заметной выработкой и я сама замечала что, даже проводя по ней ладонью,  получаешь  очень приятные ощущения.

   Когда Аня засыпала, Коля разводил огонь в камине, скромно встроенном в стену гостиной.  Мы всегда начинали там – на полу, только уже не на пледе, а на толстом одеяле.  Но вначале  по сценарию шла романтика – та, которая мне нравилась.  Сейчас не было любимых мною красивых закатов – погода стояла пасмурная, и валил снег.  Из окон не открывался вид на огни ночного города,  зато у нас был живой огонь.  Я уже не кормила грудью и могла позволить себе бокал любимого сухого вина, а еще – дать маленькое представление, от которого он каждый раз замирал в дверях, выйдя из ванной.

   Я садилась на пол перед камином, раскинув по полу атласный подол розовой ночной рубашки с двумя ниточками, перекрещенными на голой спине.  Распускала волосы и салютовала бокалом с рубиновым напитком.  Или становилась так, чтобы высокий разрез открывал ногу почти доверху.  А если еще округло провести пальцами ноги  с бежевыми ноготками по полу и  взглянуть из-под ресниц…

   Рубашка только называлась ночной –  к глубокой ночи, когда мы перебирались на кровать, на мне ничего уже не было.  Он тоже всегда спал голышом – под тонкой простыней и подгребая меня к себе под бок.  А я уже привыкла спать одна, раскинувшись свободно и вольготно, и  во сне нечаянно отстранялась от него.  Но все равно утром  просыпалась тесно прижатой к мужскому телу.  Ничего, привыкну…

   Коля познакомился с соседями.  Однажды купил бутылку дорогого коньяка и поставил меня в известность, что идет наладить контакт с мужской частью:

-  Нужно, Ален,  посмотрю, что там за мужик.  За домом потребуется присмотр, хотя бы визуальный.

-  У нас сигнализация.

-  Независимо, родная, мало ли?  Слишком хороший получился дом.

   Вернулся через час с  поблескивающими антрацитом глазами, сгреб меня в охапку и сел в кресло возле манежа, в котором копошилась Аня.  Я притихла у него на руках, разнежилась, но быстро пришла в себя от внезапно заданного вопроса:

-  Почему ты позвонила мне, Алена?  Что случилось… такого?  Тебе же пришлось ломать себя. У тебя был такой голос – отчаянный…  в глубине. Что тогда случилось?

-  Просто вдруг поняла.  Прошла по новому дому и поняла, что без тебя в нем пусто, - сказала я правду.

   Но было еще кое-что, о чем я не рискнула  рассказать.  Про Ваню мы не вспоминали вообще, эта тема негласно была принята за табу.  Но он держал ее в уме, не совсем, может, еще доверяя мне или что-то подозревая… или же просто чуял, как зверь –  не знаю.  Но спросить решился только в подпитии, когда алкоголь ослабил контроль, и наружу выплыло больное - то, что тревожило.

   Я ответила – искренне и правдиво и он ощутимо расслабился. Мягко поднял  мое лицо и поцеловал – властно, собственнически, все сильнее и жестче вбирая мои губы, раскрывая их языком и тяжело пропуская воздух через нос.  Я в такие моменты, как правило, не дышала вообще.  Сейчас было приятно, но в нирвану не сорвало.

    Я чувствовала пусть и небольшую, но вину - не могла рассказать ему, что мне тогда приснился Ваня.  Не пришел, а именно приснился.  Он не был бестелесным призраком из Черного леса и  душой без пристанища тоже уже не был.  Поэтому просто снился таким, как я его помнила – все в том же комбезе и сапогах.  Держал в одной руке шлемофон, а второй протягивал мне небольшой листок желтоватой бумаги.  Я не помнила, как брала его, но текст стоял перед глазами – это была похоронка на Дружанина Николая Григорьевича…

   Кол под сердце и отсутствие воздуха в легких – это еще слабо сказано.  Я тогда ощущала все происходящее  настоящей реальностью. Я в тот миг жила этой похоронкой!   Отпечатанные на  старинной машинке буквы рвали сердце в ошметки,  оно плакало кровью – по ним обоим.   Вскинувшись в диком, неописуемом ужасе, я бросилась умываться холодной водой.  Судорожно шептала, хватая воду из-под крана губами и почти захлебываясь ею:

-  Куда вода – туда сон, куда вода – туда сон, куда вода…

   Посидела, подумала…   успокоилась.  Сделала логичный вывод, что сама дура.  Зачем запрограммировала себя с вечера, настроилась? Ну вот и…  получи фашист гранату.  Это не мог быть Ваня, как раз  в это время он решает глобальные финансовые вопросы в объемах пограничного управления.  Но вот то, что я сейчас опять теряю его – из-за своей дурости и гордости, до меня дошло.  Ну и…

    В один из дней Николай  съездил в ту самую часть, в которую собрался переводиться, отсутствовал шесть часов и вернулся очень довольный  -  военные частично дислоцировались  где-то в пригородах,  но управление находилось в самом городе.

-  Нормальные мужики.  Так сразу, конечно, все про всех не узнаешь, но первое впечатление  неплохое.  Жаль,  Кирилл уйдет – толковый офицер, и  финансовая группа  как будто грамотная.  Читал приказы по результатам проверок –  там накопали мизер.  Или ушлый…  мда…  Разберемся.

   С   Ириной и Сашей Голубевым  о работе я договорилась.  Здесь проблем не должно было быть.  Что касается личного… Ира  с Анжиком  встречали с нами Новый год.   Пир горой не устраивали – легкие закуски, фрукты, шампанское.  Пока мы с Ирой возились на кухне,  Николай вышел с девочками на двор.  Аня спала в коляске, а они с Анжелой лепили снеговика.  Из кухонного окна их не было видно и Ирка пару раз бегала смотреть в гостиную.  Возвращалась… молчала… потом выдала: