Один за другим ближайшие и наиболее лояльные помощники и министры покидали президента после того, как самый послушный из его подчиненных, Хармоко, назначенный Сухарто на должность спикера Национального собрания, публично потребовал его отставки. Драма закончилась в 9.00 утра 21 мая, когда Сухарто выступил по телевидению с заявлением об отставке и Хабиби был приведен к президентской присяге.

Кризис, начавшийся с обострения экономических проблем, которые требовали для своего разрешения поддержки со стороны МВФ, закончился свержением президента. Это явилось огромной личной трагедией лидера, превратившего доведенную к 1965 году до нищеты Индонезию в экономически бурно развивавшуюся страну, давшему образование ее народу и создавшего инфраструктуру для дальнейшего развития Индонезии. В этот критический момент человек, который до того так хорошо умел оценивать людей и подбирать себе помощников, ошибся в выборе лиц на ключевые позиции в государстве. Его ошибки оказались бедственными для страны и для него самого.

Сухарто никогда не думал об изгнании. Все его состояние и состояние членов его семьи было вложено в Индонезии. Американский журналист, который написал в журнале Forbes, что семейство Сухарто владело активами стоимостью 42 миллиарда долларов, в октябре 1998 года сказал мне в Нью-Йорке, что большая часть этого богатства была вложена в Индонезии. После пережитого Индонезией кризиса он оценивал стоимость этих активов всего в 4 миллиарда долларов. В отличие от президента Филиппин Маркоса Сухарто не переводил свои активы за границу, чтобы подготовить почву для своего бегства. Он остался в своем доме в Джакарте. После пребывания на посту президента в течение 32 лет он не собирался убегать. Я не понимал, зачем его детям нужно было столько денег. В результате этих излишеств его место в истории Индонезии стало иным.

Генерал Бенни Моердани, его доверенное лицо, преданный ему человек, долгие годы прослуживший на посту начальника разведки вооруженных сил, а позднее – главнокомандующего вооруженными силами, в конце 80-х годов сказал мне, что он советовал Сухарто обуздать бесконечные требования его детей о предоставлении все большего количества привилегий для ведения бизнеса. Если бы Сухарто слушал Моердани, он не пришел бы к такому трагическому финалу.

Я смотрел телевизионную передачу о его отставке. Он заслужил уход куда с большим почетом. Сухарто концентрировал свою энергию на обеспечении стабильности и развитии экономики, его политика создала условия для быстрого экономического роста в странах АСЕАН с 70-х по 90-е годы. Это было золотое время для стран Юго-Восточной Азии.

Несмотря на то что Хабиби стал президентом случайно, он считал, что был предназначен управлять Индонезией самой судьбой. Это был высокообразованный, но непостоянный и весьма разговорчивый человек. В интервью журналу Asian Wall Street Journal от 4 августа 1998 года он описал свой стиль работы как «параллельную обработку 10–20 различных вопросов одновременно», сравнивая себя с компьютером. Он также жаловался, что когда 21 мая 1998 года он пришел к власти, то получил поздравления из многих стран на следующий день, а Сингапур не присылал свое поздравление «почти что до июня, сделав это с большим опозданием. Мне все равно, но (в Индонезии) проживает 211 миллионов человек. Посмотрите на карту. Все окрашенное зеленым – это Индонезия. А вот эта красная точка – Сингапур. Посмотрите на это». (Сингапур направил ему официальное поздравление 25 мая.) Несколько дней спустя премьер-министр Го Чок Тонг в своей речи на заседании по поводу Дня независимости страны заявил, что Сингапур – город с населением три миллиона человек – располагает ограниченными ресурсами, а потому существуют пределы того, что «маленькая красная точка» может сделать для своих соседей.

Мы хорошо знали Хабиби, потому что он руководил осуществлением проекта по развитию острова Батам. Он был настроен против индонезийцев китайского происхождения, и это отношение распространялось и на Сингапур, большинство населения которого составляли китайцы. Он хотел обращаться с нами так, как в Индонезии обращались с этническими китайцами, – то есть оказывать на нас давление и облагать нас данью. Такой подход изменил бы основу, на которой Сухарто и я сотрудничали как главы равноправных независимых государств, и превратил бы их в отношения между «старшим и младшим братом». Тем не менее в частном порядке Хабиби посылал настойчивые приглашения премьер-министру Сингапура встретиться с ним в Джакарте, а также пригласил Ли Сьен Лунга (заместителя премьер-министра) и его жену на ужин. Хабиби хотел продемонстрировать, что мы поддерживаем его, считая, что тогда индонезийские бизнесмены китайского происхождения проникнутся к нему доверием и станут вкладывать деньги в экономику. Мы не представляли себе, каким образом подобные визиты могут привести к такому результату. Через два дня после упомянутого интервью он на протяжении 80 минут отчитывал министра просвещения и заместителя министра обороны Сингапура Тео Чи Хина. Тео доставил гуманитарную помощь в Джакарту генералу Виранто, главнокомандующему вооруженными силами Индонезии. По словам Тео Чи Хина, «Хабиби был очень оживлен, размахивал руками, а выражение его лица и тон голоса быстро менялись. Он едва мог спокойно сидеть, его голос звучал страстно, он выглядел взволнованным». Хабиби чередовал перечисление собственных достижений и особых качеств с плохо завуалированными угрозами в адрес Сингапура, напомнив, что он прожил в Европе 25 лет, начиная с 18-летнего возраста, и усвоил такие ценности, как «демократия и соблюдение прав человека».

Хабиби хотел, чтобы Сингапур знал свое место и понимал уязвимость своего положения. Он вновь указал, что «Сингапур лежит внутри Индонезии». Соскочив с места, он подбежал к карте, висевшей на стене, и, вытянув руки, продемонстрировал, как закрашенная зеленым территория Индонезии окружает «красную точку» – Сингапур.

Спустя некоторое время, вечером 27 января 1995 года, оправляясь в Давос, я был поражен, услышав по радио, что Хабиби решил предоставить населению Восточного Тимора право выбора между независимостью и полной автономией. Это был внезапный отказ от политики, которую Индонезия проводила начиная с 1976 года, настаивая на необратимости включения Восточного Тимора в состав Индонезии.

В Давосе я встретился со Стэнли Ротом, проницательным, постоянно находившимся в поездках, неутомимым помощником госсекретаря США по странам Восточной Азии и Тихоокеанского региона. Мы согласились, что предложение Хабиби раз и навсегда меняет ситуацию и теперь можно ожидать провозглашения независимости Восточного Тимора. Рот сухо заметил, что премьер-министрам следует быть осторожнее, когда они пишут письма таким президентам, как Хабиби. (Мы оба читали сообщение, что решение Хабиби было вызвано письмом премьер-министра Австралии Джона Говарда, который предлагал, чтобы жители Восточного Тимора сделали свой выбор на референдуме.)

Вскоре после этого заявления по Восточному Тимору, 4 февраля 1999 года, министр связи Сингапура Ма Боу Тан посетил Хабиби, который напомнил ему, что посол Австралии проинформировал его о варианте, использованном Францией в Новой Каледонии. Этот подход заключался в том, чтобы организовать референдум и быть готовым к тому, чтобы предоставить независимость после 15-летнего подготовительного периода. Хабиби сказал послу Австралии, что Индонезия не станет использовать этот подход. По его словам, Индонезия не получила от Восточного Тимора ни природных, ни людских ресурсов, ни золота, поэтому австралийцы не имели права настаивать, чтобы Индонезия предоставила автономию или право на самоопределение Восточному Тимору.