и достаточно острое, чтобы пронзить. Так расплавленный металл превращается в холодную, заточенную сталь.

– Сними свою печать, Дэцзы.

Выражение лица его мастера стало замкнутым, когда он сказал:

– Мне жаль, Цзэнь. Я скорее встречу собственную смерть, чем выпущу на свободу то, что таится внутри тебя.

«Вместо того чтобы переступить через собственную гордость, он предпочитает, чтобы ты прожил жизнь во лжи. – Рычание Черной Черепахи усилилось, подобно бою военного барабана. – Он скорее увидит кончину этого царства и своего народа, чем освободит тебя. Истинного тебя – Ксана Тэмурэцзэня, потомка Ксана Толюйжигина, наследника последнего великого демонического практика».

Тьма в сознании Цзэня рассеялась, и перед ним предстала правда, ясная, как полоса черной ночи. Существовал единственный способ, которым все это могло закончиться. Единственный способ стать тем, кем ему суждено было быть, единственный способ сломать печать своего мастера, победить элантийцев и восстановить Последнее царство.

Цзэнь повернулся и вонзил свой меч в Дэцзы.

Его потрясло то, что учитель даже не сопротивлялся. Дэцзы знал, что после одиннадцати циклов обучения Цзэнь мог с ним соперничать. К этому он и стремился. Стать могущественным, чтобы никто никогда больше не смог причинить ему боль. Чтобы никто никогда не причинил боль тем, кого он любил.

Меч в его руках дрожал, как и ставшее уже затрудненным дыхание Дэцзы. Тени по краям зрения отступили, черный огонь в сознании остыл. Он моргнул и увидел лицо того же человека, который спас его из элантийской экспериментальной лаборатории, где его разрезали и сшивали более тысячи раз. Лицо человека, который улыбнулся ему, несмотря на то, кем он был и что таилось у него внутри. Единственного, кто поддержал его, когда все остальные отвернулись.

Цзэнь выпустил меч и поймал своего учителя, когда тот начал падать. Он обвил руками его волосы, из чернильно-черных превратившихся в туманно-серые, плечи, которые когда-то были покрыты мышцами, а теперь ставшие слишком тонкими. С каких это пор его наставник стал таким хрупким и маленьким?

Дэцзы кашлянул, кровь потекла по его подбородку. Несмотря на это, он потянулся к руке Цзэня.

Глубоко в горле Цзэня саднило, в голове нарастало давление.

– Почему? – прохрипел он. – Почему ты не сопротивлялся?

Некоторые описывали глаза Дэцзы как движущиеся грозовые тучи, другие – как беспокойный густой туман. Но Цзэнь всегда думал, что глаза его учителя были цвета стали, такие же острые, чтобы пронзить одним взглядом. И посмотрев в глаза своего умирающего учителя, он понял, что тот разыграл выигрышную комбинацию.

– Глупо было надеяться победить бога, – прохрипел Дэцзы. Он крепче сжал пальцы Цзэня. – Я знаю, для тебя этот путь был нелегким. Путь, запятнанный кровью деяний твоих предков. В течение последних одиннадцати циклов я пытался победить тебя… любовью. Я любил тебя так сильно, как только отец может любить сына. Я не смел надеяться, что ты будешь испытывать ко мне что-то подобное… Но если ты питаешь ко мне хоть какую-то привязанность, то надежда еще не потеряна.

Цзэнь не мог дышать.

– Я хотел преподнести тебе последний подарок – мою смерть. Надеюсь, что в своем выборе ты будешь руководиться любовью, а не местью. В своем стремлении к силе не забудешь этот момент, эту боль, которую испытываешь. Надеюсь, ты вспомнишь, какую цену заплатил за власть. Пусть в самые мрачные моменты… это поможет тебе двигаться вперед.

Его голос слабел, слова становились медленными и невнятными, но, несмотря на все это, он, казалось, медленно вырезал их на плоти своего ученика.

Цзэнь чувствовал, что Дэцзы ускользает. Его дыхание становилось поверхностным. Печать, невидимая клетка, которую его наставник воздвиг над силой Бога-Демона, тоже начала ослабевать и рушиться. Темнота, которую она сдерживала, начала просачиваться наружу. В глубине сознания Цзэня послышался шорох, более ледяной, чем самые сильные зимние ветры. Старик в его объятиях, казалось, похолодел.

Цзэнь осторожно положил своего учителя у входа на Край Небес, под Самой Гостеприимной Сосной. Сжав кулаки в знак уважения, он поднялся на ноги. Удивительно, что его руки не дрожали, когда все внутри него грозило вот-вот развалиться.

– Мир твоей душе. Надеюсь, ты найдешь Путь домой.

Он поклонился, один, два, три раза. Его разум затуманился, обсидиановый дым окутал мысли. Присутствие чего-то древнего возвращалось.

Цзэнь вытащил Ночной Огонь из груди своего наставника и вложил его обратно в ножны. Его руки были покрыты кровью, теплой и скользкой. Когда он выпрямился, мир выглядел иначе, словно этот момент навсегда разделил его жизнь на до и после. Он так долго убегал от человека, которым ему суждено было стать.

Пришло время встретиться со своей судьбой лицом к лицу.

В его клане судьба диктовалась звездами, под которыми он родился, была вырезана на костях дикой лошади, что выбирали для него в первый же день жизни, и написана в ветре, что сдувал красные пески с равнин в Северных степях. Нечто неоспоримое, нечто, вплетенное в истории, что длились вне времени. Его отец знал это, когда пожертвовал собой, чтобы спасти Цзэня. И его прадед Ксан Толюйжигин, когда сражался против императора Срединного царства.

И Цзэнь знал, когда с мечом в руке удалялся от Края Небес. Черное пламя струилось с его кожи и обвивалось вокруг ног, рев его энергии достиг пика, будто бы взывая к небу.

С исчезновением золотой печати Дэцзы что-то поднялось внутри и позади Цзэня, такое же высокое, как само ночное небо, беззвездное и неизмеримое, как бездна. Внутри него эхом отозвался древний и необъятный голос, точно тень без света.

«Ксан Тэмурэцзэнь, последний наследник Мансорианского клана, – прошептал его Бог-Демон. – Наконец-то ты восстал».

31

Горе – для живых. Мертвые ничего не чувствуют.

Пах Мин, Императорский Ученый и Заклинатель Духов «Классика смерти»

Край Небес стоял на ушах. Люди сновали туда-сюда: ученики, отвечающие за стрельбу из лука, занимали самые высокие позиции, ученики, создающие печати, – первую линию обороны, а те, что владели Мечами и Кулаками, устраивали засады на деревьях и в зданиях. Над головой вздымались грозовые тучи. Подгоняемые усиливающимся ветром, они неслись по небу галопом. От надвигающегося дождя воздух стал напряженным.

Лань пробивалась сквозь толпу.

– Ланьмэй!

Девушка развернулась и испустила вздох облегчения, когда у Зала Ста Исцелений ей удалось рассмотреть худое лицо Шаньцзюня и его одеяние. И тысячи слов не хватило бы, чтобы объяснить все, что произошло с момента их последней встречи, и Лань готовилась столкнуться с гневом, печалью или разочарованием своего друга. Но когда они подошли друг к другу, Шаньцзюнь взял ее руки в свои и крепко