Магдалена оторопела, на мгновение она теряет дар речи.

– Норман, что ты такое говоришь! У тебя… призвание… это гораздо больше, чем… чем то, что есть у них… у всех этих докторов Филов, выступающих в роли телевизионных персонажей. Врачи… медсестры… я помню день, когда я подняла вверх правую руку и произнесла клятву… посвятить свою жизнь больным. Я этого не забуду из-за чувства гордости, которое испытала. А эти теледоктора… они забыли про клятву Гиппократа. Они озабочены только тем, как делать деньги и прославиться. Думая о «докторе Филе», я спрашиваю себя: а что он говорит своим детям?.. Если они у него есть.

Норман как будто смягчается. Может, даже усовестился, что было ему несвойственно. Мягко говоря, несвойственно. Непривычным для себя тихим голосом Норман произносит:

– Я уверен, он им говорит, что так он может помогать еще большему числу людей в стране, во всем мире… или даже не помогать, а «исцелять». Если бы в шесть-семь лет мои родители внушали мне нечто подобное, я бы им поверил… В любом случае, Магдалена, ты права. – Не часто от него можно было такое услышать. Или и правда усовестился? – Когда ты время от времени выступаешь по телевизору, как это делаю я, твои коллеги-врачи тебе это не прощают. Раньше я думал – чистой воды зависть, а теперь засомневался. В какой-то степени тут затронута честь… но все равно они завистливые говнюки.

– Что значит «в какой-то степени»? – возмутилась Магдалена. – Это прежде всего вопрос чести. Ты и я, мы же не занимаемся этим из-за денег. К нам приходит тот же Морис с хронической зависимостью, которая пожирает его как человека. Ну и что с того, что он миллиардер, разве это делает его более защищенным? Да он развалина! Во время «Майами-Базель» он раз сто постарался незаметно почесать себя. Он достоин жалости… и полностью зависит от тебя. Так что́ стоит больше – все его деньги или твоя способность излечивать людей? Вот где он, – она опускает одну ладонь почти до пола, а вторую задирает на метр выше, – и вот где ты. Сколько ты зарабатываешь, не имеет значения. Ты – доктор Норман Льюис. У тебя есть дар. Неужели ты не понимаешь?

Норман слабо кивает и молча утыкается вглядом в пол. Что это, реакция скромника на высокое место в иерархии, которое она ему отвела? Но ничего такого прежде за ним не наблюдалось. Что он там разглядывает под ногами? Видимо, большой ковер. Добротный, практичный, с зеленым фоном и белой клетчатой оторочкой. Есть на что поглядеть… не больше пяти секунд.

– О чем ты задумался, Норман?

– Так… ни о чем. – Он по-прежнему не смотрит на нее, и голос непривычно глух.

У нее мелькает гадкая мысль. Такая гадкая, что впору выкинуть ее из головы. Морис приходил к Норману на консультацию три раза в неделю, что стоило ему почти три тысячи долларов. Лучше ему за это время не стало, насколько она могла судить, пожалуй, даже хуже. На его пах, весь в волдырях и язвах, страшно смотреть. Стоп! Зачем ты анализируешь Нормана, известного всей стране психоаналитика? Пытаешься его разгадать… уж не намеренно ли он затягивает лечение Мориса до бесконечности? Какая подлая мысль! Не давай волю фантазии. Остановись. А то еще задашься вопросом, кому выгоднее этот союз между доктором и пациентом. А что? Каким образом Норман заполучил место для своей гоночной яхты у причала «для своих» на Фишер-Айленде? Благодаря Морису. А как он оказался в числе первых в толпе желающих попасть на «Майами-Базель»? Благодаря Морису. А как он заполучил приглашение на ужин в ресторан Chez Toi от столь заметной фигуры в мире искусства города Майами? Потому что Сергей Королев увидел Нормана в компании с Морисом и его свитой на выставке-распродаже. Надо быть слепой, чтобы не видеть, с каким бесстыдством Норман пытается пролезть в высший свет.

Как бы завести разговор на эту тему, не вызвав подозрений… Почему бы не спросить?.. И она спрашивает:

– Как ты думаешь, Морис будет в пятницу на ужине?

Она словно поворачивает выключатель, возвращая Нормана к жизни.

– Еще бы! Он мне сам сказал. Королев – важная птица, и он хочет с ним подружиться. И еще он обожает Chez Toi. Шик-блеск. У этого ресторана, как он считает, особое cachet. Я там бывал и видел, какое впечатление производит на него это заведение.

– Cachet? – переспрашивает Магдалена.

– Ну, это как бы… репутация… определенный социальный уровень.

– Cachet, – тупо повторяет она.

– У них там есть такая черная членская карточка. Если ты член, то можешь подняться в коктейль-салон. А если нет, то извини.

– А ты член?

Норман отвечает не сразу.

– Ну… в общем… нет. Но в коктейль-салоне я бывал.

– Часто? – уточняет Магдалена.

– Достаточно. – Норман снова берет паузу, он непривычно задумчив. – Два раза… насколько я помню.

– А с кем ты туда ходил?

Долгая пауза… нахмуренный лоб… и наконец:

– С Морисом.

– Оба раза?

Еще более долгая пауза… осклабленная гримаса.

– Да.

Он недовольно на нее зыркает. Она учинила ему допрос и уличила… не во лжи, нет… но в утаивании деталей… деталей, которые раскрывают его зависимость от Мориса… пациента. Он меняет тему и снова светлеет лицом.

– Я ведь знаю Мориса гораздо лучше большинства людей, возможно, лучше кого бы то ни было. В Майами все нынче жмутся поближе к Морису, к коллекционерам, к арт-дилерам… арт-дилерам, а? Хок-хок! От директоров музеев до бизнесменов всех мастей… включая нашего нового друга Королева. Ты помнишь, как он подкатился к Морису на «Майами-Базеле»? Готов был ему туфли целовать, прямо русский крепостной! Ничего удивительного, Морис – владелец влиятельнейшей промышленно-финансовой сети в Южной Флориде. – Норман широко улыбается ей и с предельной искренностью говорит: – Вот почему мы с тобой должны сделать все, что в наших силах, чтобы избавить Мориса от этой страшной зависимости. Человеческая слабость не должна превращаться в зависимость, но так случается. Ты, Магдалена, точно выразилась: он превращается в развалину. Мы не должны этого допустить. Он ведь не просто богатый и влиятельный. Он человек достойный, заботящийся об общем благе. Мы должны выполнить свою работу! Поэтому я стараюсь быть рядом с ним и за пределами врачебного кабинета. Я посчитал важным сопровождать его на «Майами-Базель», хотя большинство психиатров поступило бы иначе. Многие яркие мероприятия в нашем городе сродни этому арт-салону. Они аморальны по своей сути. Посетители арт-салона благосклонно относятся к порнографии, для них главное – культурный провенанс.

:::::: провенанс?::::::

– Мориса могли поглотить эти зыбучие пески, и больше мы его никогда бы не увидели. Но мы, Магдалена, его остановили. Мы были с ним до конца.

Самое удивительное – или замечательное – он свято верит в то, что говорит, думает Магдалена. Он абсолютно искренен. И она с радостью отбрасывает возможные возражения.

На часах – без пяти двенадцать… Сержант и Нестор, пройдя пешком три квартала от «Старбакса», подходят к Главному полицейскому управлению по адресу: 400 Ист Вторая авеню. Они не снимают темные очки, хотя из-за них вестибюль и комната ожидания погрузились в легкие сумерки… впрочем, не настолько темно, чтобы не видеть косых взглядов коллег по службе.