:::::: Нет:::::: На этот раз Шеф никак не обозначил свое непонимание. Он остро ощущал, как выглядит в глазах кубинской компании. Как в яму провалился. Он заставляет себя привстать, насколько позволяет провисшее сиденье, и медленно расправляет плечи в попытке показать мулатам свою широкую грудную клетку. Попытка выходит довольно неуверенная. Долго еще ты будешь позволять мэру так с собой обращаться? Тут надо или окончательно расписаться в том, что ты не мужчина, или встать, подойти к нему и, ухватив за волосы одной рукой, выдернуть со стула, а другой надавать пощечин по морде – шлеп, шлеп, шлеп, – пока смуглая кожа не станет красной, как сырое мясо, и не потекут слезы, потому что его публично унизил мужчина с большой буквы…:::::: ну да, Супермен, помалкивающий в тряпочку::::::

– И как же мы уберем эту парочку, Камачо и сержанта Эрнандеса, с глаз долой? Я поувольнял закоренелых грешников, при разных обстоятельствах, уж побольше твоего, Сай, и, скажу тебе: дается это нелегко. Ты должен громко объявить: «Эти двое проявили себя расистами, а таких в нашем департаменте мы не потерпим». Вот что ты должен сделать. Паф! Паф! Болезненно, зато быстро. И разом все кончить.

Дио рубит воздух, как топором, сложенными ладонями: вот, дескать, убрали все лишнее – и дело сделано. Напоследок мэр подмигивает Шефу, словно говоря: «Вот мы все и обтяпали, ты доволен?»

Этот прищур… почти незаметный… все и решил. Победный прищур оставил слишком глубокий разрез в мужском самолюбии шефа полиции. Как же эти подпевалы, сидящие с непроницаемыми лицами, наслаждаются его унижением! Старина Дионисио – тот еще жук. Щелк-пощелк, щелк-пощелк, щелк-пощелк… в одну минуту порезал своими большими ножницами черного хвастуна на мелкие кусочки.

Прищур… самодовольные пустые кубинские лица… Шефу кажется, будто его душа улетела в астрал и оттуда взирает на огрызнувшееся тело:

– Это невозможно, мэр Крус.

Простая, с бурлящим призвуком, констатация. «Мэр Крус» – вместо привычного «Дио» или «Дионисио» – посерьезнел.

– Почему, интересно знать?

– Это подорвет моральный дух всего департамента. – Само собой, сильное преувеличение, но, сказав «а», следует говорить и «б». – Любой коп, которому приходилось «валяться в грязи» с торчками и всяким отребьем и доставать пушку, ставит себя на место Камачо и Эрнандеса. Он точно так же испытывает выброс адреналина. Он точно так же дерется за свою жизнь, поскольку никогда не знает, с кем имеет дело, а когда все заканчивается, он бывает не в себе. Он точно так же испытывает страх, перерастающий в откровенную ненависть. Здесь не бывает полутонов. Если записать на видео и прокрутить, что копы говорят этим выродкам, под конец надевая на них наручники, если, конечно, еще остаются силы что-то сказать, то у жителей Майами волосы встанут дыбом. Так уж устроена животная природа, и не стоит обманываться: в такие минуты ты превращаешься в зверя.

В комнате повисло молчание. Дерзость и ярость шефа полиции всех повергли в шок. После небольшой паузы мэр приходит в себя.

– То есть все, что эти двое наговорили про афроамериканцев, не беспокоит… самого высокопоставленного афроамериканца в нашем городе?

– Меня беспокоят слова, которые я слышу с четырех лет, – говорит Шеф. – Но мне знакомо желание убить. Я не раз бывал в шкуре Камачо и Эрнандеса. И я все знаю о гадких мыслях в наших головах, которые сидящий в нас зверь рано или поздно прорычит. Дио, послушай, это произошло в наркопритоне. В такое место без страха не входят, потому что рядом с наркотой всегда есть оружие. Этот громила попытался задушить сержанта Эрнандеса, а тот выхватил пистолет и застрелил бы гада, если бы Камачо вовремя не прыгнул тому на спину. С помощью борцовского приема Камачо измотал типа и вынудил сдаться, а сумей тот его с себя сбросить, он бы свернул ему шею. Все это осталось за рамками видео.

– Ладно, ладно, – говорит мэр. – Я тебя понял, но постарайся понять меня. У нас живет много афроамериканцев, и давно живет. Подобный инцидент может спровоцировать беспорядки. Повод всегда один – система правосудия. Я этого не допущу. Камачо и Эрнандес должны уйти, Сай… ради общественного спокойствия.

Шеф мотает головой, глядя мэру в глаза.

– Не могу, – отвечает он и повторяет: – Не могу.

Он снова начал закипать.

– Вы не оставляете мне выбора… шеф Букер. – Переход мэра на официальный тон прозвучал куда более зловеще, чем у шефа полиции, хотя бы потому, что за этим скрывались другие возможности. – Кому-то придется уйти.

Сука! Это был нокдаун, и рефери открыл счет. Шеф чувствует, как в нем слабеет воля к сопротивлению. Для него не существовало ничего важнее работы… включая семью. Шеф полиции Майами… пятнадцать лет назад, когда он был простым копом… черным копом… он и мечтать не мог ни о чем таком… а теперь он возглавляет департамент крупнейшего города Америки… благодаря вот этому человеку, сидящему напротив… который поставлен перед необходимостью сбросить его с высочайшей вершины далеко вниз… до положения бывшего шефа полиции… а на кону – зарплата в сто четыре тысячи долларов в год и дом в Кендалле… этот дом обошелся ему в шестьсот восемьдесят тысяч, которых он никогда бы не собрал, если бы банк «Ю-Би-Ти» не предложил ему оформить закладную на шестьсот пятьдесят тысяч под почти идеальные один и две десятых процента… чего бы они никогда не сделали, ни за что на свете, но им важно было оказать услугу мэру Крусу… и эту сделку они расторгнут быстрее, чем он успеет произнести вслух «субстандартный заемщик», что мгновенно превратит его из «мужчины с большой буквы», пусть и черного, в еще одного сомнительного клиента. Он будет вынужден забрать детей из Лоримерской школы… и, ко всему в придачу, его ошельмуют как величайшего предателя собственного народа. Уж тут Дионисио расстарается. Он, конечно, не гений в общепринятом смысле, но если надо спасти свою шкуру… а для этого перерезать чье-то горло… то тут ему нет равных… Эти мысли пронеслись у него в мозгу в долю секунды, мгновенным выбросом нейронов, и вся его отвага, все нерушимые обеты – уууфффф! – куда-то улетучились… кроме тщеславия, будь оно трижды проклято. Оно никуда не делось. Его новый обет заключен только в одном: не показаться заурядным слабаком перед кубинскими подпевалами, этими смугляшками, этими пальмами в домашних кадках… перед самозваным судом присяжных. Они мечтают увидеть большого начальника, шефа полиции, grand negro, пресмыкающимся перед стариной Дио, как пресмыкаются перед ним они. Подпевалы придут в восторг.

Он лихорадочно искал выход… и кое-что нашел.

– Что ж, – говорит Шеф наконец. – Тогда позвольте дать вам один совет.:::::: Видишь, ты сдался, но не показал вида! И совет даешь ему ты, а не он тебе!:::::: А вслух: – Уволить Камачо и Эрнандеса… из-за этого? Знаете, какую истерику закатит профсоюз! А во главе его стоят настоящие крикуны, и оба, между прочим, кубинцы. Они целый месяц будут разоряться, превратят маленький эпизод в сущий ад, а черным парням:::::: не дождетесь, чтобы я говорил «афроамериканцы», будто я, как вы, хожу по битому стеклу:::::: все копы-кубинцы будут показывать палец. Вы меня понимаете?:::::: Господи, неужто я сейчас сказал «Вы меня понимаете?» :::::: В этой ситуации наилучшим вариантом было бы для нас то, что мы называем «отстранением от обязанностей». Полицейский сдает оружие и переводится на чиновничью работу, о чем объявляется во всеуслышание. И каждый… каждый коп усваивает этот урок. Все понимают: изъятие у полицейского оружия и бляхи равносильно публичной кастрации. После чего он как бы перестает существовать. Исчезает. Живой труп.