Сколько бы раз ни приходил в Таллин, еще при виде берегов Коплинского залива и острова Нарген трудно удержать волнение ожидаемой встречи не только с близкими, но и с городом, который с моря очень красив и перепутать его силуэт с другими совершенно невозможно. Каким бы ни был рейс, и что бы тебе ни готовило начальство, при виде своего дома на Ласнамяэ все уходило прочь, оставалось только одно желание, как можно скорее увидеть ту единственную, которой так не хватало. Ощущение, что за тобой наблюдают и чего-то ждут от тебя, заставляло сдерживаться, не выдавать своих чувств. Но только стоило увидеть её, стоящую чуть в стороне, от нахлынувших чувств перехватило дыхание, стали путаться мысли. Чтобы скрыть это, отвел глаза, с трудом сосредоточился на швартовке.

Оформление прихода прошло удивительно быстро, и буквально через полчаса комиссия сошла с борта. Я встретил жену у трапа и только тогда вспомнил, что не поговорил перед приходом с капитаном-наставником и помполитом. Придется отложить до завтра, подумал я и увидел у дверей каюты обоих, уже готовых попрощаться.

Пришлось извиниться, задерживать их я не имел права. Это было уроком на будущее — до свидания с близкими капитан должен завершить все свои дела на судне, ибо присутствие самого дорогого человека после разлуки лишает способности разумно мыслить, а мне предстояло еще побеседовать со старпомом.

Он сидел в каюте вместе с артельщиком, который, чуть не сбив меня, шмыгнул в дверь при моем появлении. Убирать со стола бутылку коньяка было поздно, старпом встал, достал из шкафчика чистый фужер и молча налил в него коньяк.

— Вы, разумеется, не станете пить со мной? — Он поднял фужер.

— Почему же? Я вовсе не трезвенник, но меня учили выбирать для этого место и время, а главное знать, с кем пить.

— А я не принадлежу к тем, с кем можно?

— Если хотите, то да, но сейчас выпью. Выпью за то, что вы в понедельник зайдете в Службу мореплавания и попроситесь посодействовать вам в отделе кадров с переводом по собственному желанию в "Эстрыбпром".

Ему не удалось скрыть растерянности, он побледнел, но быстро собрался.

— А если я этого не сделаю?

— Сделаете, чиф. Вы же прекрасно знаете, что в отделе кадров вас за моего предшественника, которого вы подставили, не простят, к тому же все равно — не сейчас, так позже вскроется причина столь неожиданной девиации нашего курса.

— Вы говорите так, будто я законченный подлец и алкоголик! — Старпом обиженно надул губы.

— Нет, я этого не говорил и не думаю, к тому же у рыбаков работают люди, отнюдь не второго сорта. В отличие от моего предшественника ваша беда в другом. Вы почему-то решили, что можно пить, когда захочется, и при этом вам кажется, что это не мешает вашей работе. Вы отстали от жизни! Время морских волков под постоянным "шефе" прошло. Утверждение, что судоводитель "всегда выбрит и чуточку пьян", всего лишь анахронизм — суда и скорости теперь не те, интенсивность судоходства тоже, да мало ли еще причин. Смотрите, чтобы не оказаться в стороне от фарватера, как говорил капитан и писатель А. Реутов.

— Пусть так, но почему "Эстрыбпром"?

— А вам не понятно? Там что — люди второго сорта? Я так не считаю. Разве у вас, кроме судоводительской, есть другая профессия, которая бы помогла вам прокормить жену, двоих детей и остаться уважаемым среди друзей человеком? Да просто потому, что у вас достаточно знаний и опыта, чтобы быстро стать там капитаном. Ко всему вы беспартийный, а у них на судах не тратят впустую время на собраниях и политзанятиях. И нюхать вас там, а вы это страшно не любите, будет некому.

— А если я откажусь? — сказал он сквозь зубы. Глаза его сощурились, заблестели гневом.

— Я знаю только одно: "ЕСЛИ" не для вас. Комиссар знает суть вашего проступка, а это значит, что завтра будет знать капитан-наставник, и не только он. К тому же я говорю вам честно — вы мне не нужны, у меня свой взгляд на тех, кто пьет капитанский коньяк на халяву. До завтра, я, думаю, вам хватит времени подумать.

Разговаривать на другой день с капитаном-наставником и Комраковым было легко, ночь, проведенная дома с женами и детьми, всегда настраивает моряка на доброжелательный лад. Как я и ожидал, наставник легко простил мне небольшой обман, конечно же, он сразу догадался о причине нашего отклонения, но был рад, что молодой капитан оказался сообразительным и все взял на себя. Мы составили с ними рапорт в Службу мореплавания и рейсовое донесение начальнику пароходства. Согласовали с первым помощником его донесение в партком, в котором к моему удивлению я был удостоен многочисленных похвал. Выпив положенную рюмку за приход, они ушли, а я вызвал вахтенного и спросил, на судне ли старпом. Оказалось, что тот ушел на берег до моего прихода. Что ж, подумал я, видимо, он еще не созрел для разумного решения, и позвонил Чижикову, вдруг тот дома? Его совет был бы сейчас для меня не лишним. Но телефон молчал.

Как-нибудь в другой раз я опишу экзекуцию под названием инспекторский осмотр, иначе эту процедуру придирчивых поисков недостатков в работе командиров на судне не назовешь. Правда, на сей раз все замечания проверяющие списывали на моего предшественника, но старпому, стармеху и боцману пришлось попотеть. Стоять вроде как свидетелем мне было неприятно, члены комиссии словно подчеркивали: что с тебя, молодого и неразумного, взять! Оценку поставили удовлетворительную, но замечаний написали более двадцати пунктов. Когда механики-наставники ушли к стармеху, а капитаны-наставники в мою каюту, на судно прибыли начальник Службы мореплавания и зам. начальника пароходства. Перед ними за рейс отчитался Леемет, дал похвальную оценку моих действий, отметив при этом, что молодой капитан склонен временами к неоправданному риску. Тут его прервал зам. начальника вопросом, в чем конкретно это выражалось?

Смущенный старый морской волк ответил, волнуясь, глядя на меня и путая русские и эстонские слова:

— Молодой селовек. Сто фы торпитесь? Снаете, сто море не люпит спеска. Польсой туман стоять надо. Спесыть — кур смесыть. А фообсе, он путет хоросый капитан.

У присутствующих при этих словах губы растянулись в невольной улыбке и весело заблестели глаза.

— Что ж, я думаю, капитан-наставник все сказал, — на правах старшего взял слово Борис Михайлович Левенштейн. — Спешить нельзя, но работать поспешая необходимо. Для скидки на молодость у нас времени