Ранним утром 2 декабря к передовым дозорам под Измаилом подъехали два уставших всадника, то был граф Суворов-Рымникский с казаком, который в небольшом узелке вез все походное имущество генерал-аншефа. «Раздалась приветственная пальба с батарей, общая радость распространилась между войсками. Все глубоко верили в этого 60-летнего старика» – пишет о прибытии Суворова под Измаил историк.

Осмотревшись, Суворов немедленно принялся за дело. А дел предстояло немало, ведь даже с подошедшими резервами он имел куда меньше сил, чем измаильский гарнизон, а ведь ему предстояло не обороняться, а штурмовать!

– Измаил – крепость без слабых мест! – признал он и, помолчав, добавил: – Что ж, будем штурмовать и такую!

Взбодрив унылый генералитет, он объехал войска и с удовольствием отметил, что те ободрены и готовы идти на приступ.

– Видите эту крепость? – говорил генерал-аншеф, указывая на Измаил. – Стены ее высоки, рвы глубоки, а все-таки нам нужно взять ее. Матушка-царица приказала, и мы должны ее слушаться!

– С тобой уж точно возьмем! – с воодушевлением кричали в ответ солдаты.

Те несколько дней, которые предшествовали штурму, были просто сумасшедшими: спешно заготавливались штурмовые лестницы и фашины, проводились рекогносцировки и обучались войска, и возводились батареи. Подошли фанагорийцы с апшеронцами. Теперь все силы были в сборе. На рекогносцировке Суворов так близко подъезжал к крепостным стенам, что турки вначале палили по нему из ружей, а потом перестали – надоело! Бессонными же ночами граф Рымникский обдумывал план будущей атаки. Через несколько дней все было готово к атаке, и каждый солдат знал свое место и дело.

Увидев массу прибывших под Измаил посторонних офицеров и знатных иностранцев, наехавших за острыми ощущениями и отличиями, генерал-аншеф разогнал их по формируемым штурмовым колоннам. Иностранцы гурьбой поспешили к де Рибасу, который их привечал и жаловал.

Когда приготовления к штурму уже заканчивалась, Суворов вступил в переговоры с Мегмет-пашой.

Сразу было передано два письма. Первое от Потемкина, второе написал сам Суворов. Светлейший предлагал сдать крепость, грозя участью Очакова. Что касается Суворова, то он написал в свойственной себе манере: «Сераскиру, старшинам и всему обществу: я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление для сдачи и воля: первые мои выстрелы уже неволя: штурм смерть. Чего оставляю вам на рассмотрение».

Парламентер с трубачом подъехал к Бендерским воротом и передал их страже.

Принимавший письмо паша разговорился с посланным офицером и, узнав о сути писем, рассмеялся:

– Скорее Дунай остановится в своем течении и небо обрушится на землю, чем сдастся Измаил!

– Что ж, – пожал плечами наш офицер. – Бывает, что и реки останавливаются, и небеса падают на землю. Посмотрим, ждать осталось не долго!

Сераскир свой ответ прислал к вечеру. Он предлагал заключить перемирие на десять дней и разрешения послать своих людей к визирю, в противном случае грозился защищаться до последнего. Впрочем, зная вспыльчивость Селима и боязливость великого визиря, другого выхода у Айдозли-Мехмет-паши просто не было.

– Наивная азиатская хитрость! – посмеялся Суворов, помахав бумажкой. – Неужели сераскир надеется, что я клюну на его обман!

Через час перед Бендерскими воротами снова трубил трубач. Новое письмо князя Рымникского гласило: «Получа вашего превосходительства ответ, на требование согласиться никак не могу, а против моего обыкновения, еще даю вам сроку сей день до будущего утра на размышление».

Утром 10 декабря, как и следовало ожидать, никакого ответа от Айдозли-Мехмета не последовало.

Впрочем, Суворов с самого начала ответа не ждал. Все было предельно ясно. Вечером 9 декабря он собирал военный совет.

Вести долгие разговоры у генерал-аншефа никакого желания не было. Он сказал:

– Два раза мы подходили к Измаилу и два раза отступали они, теперь же, в третий раз, нам остается только – взять город, либо умереть. Затруднения велики: крепость сильна; гарнизон – целая армия, но ничто не устоит против русского оружия. Мы сильны и уверены в себе. Напрасно турки считают себя в безопасности за стенами. Наши воины и там найдут их. Отступление наше от Измаила могло бы подавить дух наших войск и возбудить надежды турок и союзников их. А потому этого не будет! Мы покорим Измаил, и кто тогда осмелится противостать нам? Я решился овладеть крепостью, либо сам погибну под ее стенами!

Речь Суворова вызвала бурный восторг среди собравшихся генералов. Затем Суворов глянул на самого младшего из присутствующих – Матвея Платова. По старой традиции ему, младшему, и первому говорить. Платов поднялся и громко произнес:

– Штурм!

Затем каждый из генералов поднялся и высказался за штурм. Суворов перецеловал их всех по очереди!

Атакующие войска разделялись на три отряда, по три колонны каждый. Отряд генерал-майора де Рибаса атаковал с речной стороны. Правое крыло, под начальством генерал-поручика Павла Потемкина, наносило удар по западной части крепости. Левое крыло генерал-поручика Самойлова атаковало восточную. Позади стояли кавалерийские резервы бригадира Вестфалена. Свое место Суворов определил на северной стороне с несколькими офицерами и казачьим конвоем. Войск у Суворова было тридцать тысяч, из них половина казаков, вооруженных только пиками. Но участь Измаила была уже решена.

10 декабря с восходом солнца началась подготовка к штурму. Прицельный огонь открыла вся осадная артиллерия. Турки вначале отвечали. Одна из неприятельских бомб попала в крюйт-камеру бригантины «Константин» и разорвала судно в клочья. Из команды не уцелел никто.

В полках читали приказ командующего: «Храбрые воины! Приведите себе в сей день на память все наши победы и докажите, что ничто не может противиться силе оружия российского. Нам предлежит не сражение, которое бы в воле нашей состояло отложить, но непременное взятие места знаменитого, которое решит судьбу кампании и которое почитают гордые турки неприступным. Два раза осаждала Измаил русская армия и два раза отступала; нам остается в третий раз или победить, или умереть со славою».

Закончился тревожный день 10 декабря, на землю спустилась ночь. В крепости было темно и тихо, доносились лишь оклики часовых да лай собак.

Уже позднее станет известно, что Айдозли-Мехмет-паша знал о предстоящем штурме и деятельно готовился к его отражению. Накануне в крепость перебежали несколько бывших запорожцев, которые и поведали сераскиру о том, что его ожидает. Узнав тревожную новость, Айдозли-Мехмет немедленно передвинул к крепостным стенам половину своего войска. Сам же всю ночь до рассвета объезжал крепость, давая указания кому и где драться.

В русском лагере в ту ночь тоже мало кто спал. Многие молились, офицеры писали письма. Суворов обошел бивак, ободряя солдат, вспоминая с ними былые победные дела.

* * *

В 3 часа пополуночи 11 декабря 1790 года в темное небо взвилась первая сигнальная ракета. Это был сигнал, по которому войска оставили бивуаки и, построившись в колонны, выступили к назначенным местам. За рекой медленно вставало холодное солнце, для многих последнее… Спустя полтора часа в небо с шипением взлетела еще одна ракета!