Бывал я тут редко, а вот отец с мачехой, напротив, случалось, жили месяцами. В этом доме часто бывали гости, приглашались музыканты, устраивались застолья, поэтому и залы, и кабинеты, и спальные комнаты оказались хорошо отделаны, а всю мебель изготовил, как и в Каширах, специально нанятый мастер-итальянец – из красного и белого дерева. Стены в помещениях были высокими и по моде нынешних времен сплошь завешаны коврами. Коридоры и большинство комнат украшали настенные бронзовые подсвечники, хозяйский кабинет и спальню – серебряные. С потолков приемного зала и столовой на цепях свисал хрусталь венецианских люстр. Их еще мой прадедушка из какого-то похода приволок. Гобелены и дорогое оружие на стенах не висели, это добро имелось только в родовом доме.

Постоянно проживали здесь домоправитель, старый казак Валько, потерявший когда-то левую руку в бою с татарами, его супруга баба Одарка, ведающая хозяйством, а также вдова – повариха Глафира с сыном Антошкой, исполняющим обязанности конюха, и дочерьми – горничными Наташкой и Сашкой.

Когда постучали в ворота, нам открыли быстро, буквально через минуту. Как потом выяснилось, слух о том, что Михайло Каширский потихоньку двигает домой с лыцарским эскортом, обогнал мое появление на целых четыре дня. Открылась калитка и выглянула стриженная под горшок голова повзрослевшего Антошки. Его глаза округлились, челюсть упала, он резко развернулся и заорал во всю глотку ломающимся голосом:

– Деда! Пан приехали! – затем стал распахивать ворота.

Первым на крыльце объявился невысокий, сухонький дед Валько, его лицо окаменело, а из глаз скатилась скупая слеза. Затем появились женщины, старшие и меньшие.

– Михасик, сынку! Наконец-то, – из двери выкатилась круглая, как колобок, баба Одарка и громко зарыдала, а Глафира и девчонки стали подвывать.

– А ну, цыц, дурехи! – Дед двинул в бок бабу и припечатал по мягкому месту Наташку. – Чего визжите как недорезанные?! Радуйтесь, хозяин вернулся! Михайло Якимович! Живой и невредимый! Господи, благодарю Тебя!

Первые два дня мы устроили выходной, спали и отъедались, особенно нажимали на фирменные пампушки да пироги бабы Одарки, начиненные разными повидлами. И не потому, что в дороге оголодали, совсем наоборот, в каждом сельце и городке, через который шел наш культурно-просветительский агитационный поезд, местный атаман считал своим долгом предложить и кров, и угощение.

Хлеба были убраны, и повеселиться народу на вечерницах ничего не мешало. Однако после нашего ухода некоторые атаманы скрипели от злости зубами: вдруг резко назначались массовые венчания и свадьбы, и очень даже неглупая молодежь собиралась в дорогу. А другие атаманы, особенно из богатых сел, например такие, как пан Мыкола Сероштан, сами собирали по две дюжины парней, у которых не предвиделось никаких перспектив, кроме как саблей помахать да сгинуть.

Верить мне или не верить, разговора не было, но очень многие казаки сомневались. Думаю, что, когда на соединение с отрядом начнут стягиваться отставшие отпускники и поскачут по моим следам, сомнения некоторых развеются.

Вообще, сельский атаман – это местный царь и бог. Почти всегда он, во-первых, справедливый и, во-вторых, предприимчивый, хитрый и жестокий человек. Он всю округу держит железной рукой, без его ведома даже собака не гавкнет. Поэтому с каждым атаманом старался расстаться с миром, конкретно обещал, что казаки его уедут в дальние дали недаром. Уверял, что на моих новых землях есть и медь, и олово, и свинец, поэтому, как только обживусь, то к следующему году подготовлю корабль с подарками и весточками от родных, а слитки в пару тысяч фунтов он сможет к первому числу месяца вересня забрать в крепости Кривоуса.

Как-то в той жизни начал читать одну книженцию, сюжет которой раскручивался с попытки некоего богатого магната позабавиться с красавицей-дочерью сельского казачьего атамана. Скорбящий, трясущийся от страха отец публично вручал в руки пахолков магната родную дочурку, как овцу на заклание.

Боже мой! Какая глупость! Где же правда жизни?! Если бы это была собственная мужицкая деревня крепостных, а вместо атамана – сельский староста, еще куда ни шло, можно было бы поверить. Но в казацком селе такого случиться не могло в принципе. Мужчина, взявший в руки меч и единожды испивший крови врага, никогда никому не позволит насиловать не только собственную дочь, но и дочь соседа! Даже когда ходят друг к другу в набег, то ни казак шляхтянку, ни шляхтич казачку бесчестить не будет, разве что заберет к себе домой для дополнительного выкупа. Правда, бывают исключения, если идет война на истребление.

Однако был известен случай группового изнасилования казачки-хуторянки одним из отпрысков богатого помещика пана Ярузельского вместе с дружками. Чтобы скрыть сию гнусность, они ее убили. Но кто-то из работавших в поле крестьян что-то видел, кто-то кому-то шепнул, и все это вылезло наружу.

Троих дружков изловили и умертвили быстро, а малого Ярузельского спрятали при дворе французского герцога, но казаки и там нашли. Возмездие в данном случае было неминуемым.

Таким образом, шляхтич и казак – это не просто слова-синонимы, это абсолютно одинаковые люди, только называются по-разному. И один, и второй, не имея за душой ни гроша, а на теле драную свитку или шаровары, никогда не пожелают расстаться с родовым мечом стоимостью в целую деревню вместе с крепостными. Да, друг с другом не целуются, и молятся один – в церкви, а второй – в костеле, но вековая готовность дать и получить обратку заставляет относиться друг к другу корректно.

Обо всем этом размышлял, лежа в бане на полке, где оба лейтенанта вдумчиво охаживали меня березовыми вениками.

За эти дни успел сходить на прием к пану полковнику, где в присутствии казацкой старшины новоназначенный гетманом полковой писарь составил за моей подписью универсал[33]о передаче прав на родовые земли и титул главы рода в собственность брату Юрию Якимовичу Каширскому, по вхождении в совершеннолетие. Распорядителем имущества до момента вхождения в возраст четырнадцати лет назначил его мать Анну Каширскую.

В универсале отметил, что Юрий или его потомки потеряют титул, если данные земли в добровольном порядке будут переданы под юрисдикцию неправославных монархов. Моя вера в кровь рода и знания будущего говорили, что царь Петр такого не допустит, но мало ли как оно повернется лет через двадцать, после того как мы начнем менять вектор развития истории. Поэтому один экземпляр собирался завезти в Каширскую ставку, а второй передать в архив Митрополиту Киевскому и Всея Руси.

Но, узнав, что после кончины митрополита Иосифа[34]до сих пор никто другой не избран, решил в Лавру не ездить, а универсал передал на хранение отцу Феофану, архимандриту Гнежинского монастыря.

Можно было бы обойтись и без этих сложностей, но припоминал рассказы своего деда еще в той жизни, что лишение титулов дворянства, имеющего корни, уходящие в глубь веков, для монархов являлось делом довольно сложным. Можно было нагло ограбить, забрать земли, убить князя и вырезать наследников вплоть до беременной жены, но нельзя отобрать указом то, чего никогда не давал. Например, князья Гедеминовичи, попавшие в немилость к Ивану Грозному, сбегали за кордон Московского царства, сразу же восстанавливали свой статус и опять назывались «князь» или, как в Европе говорили, «принц», иногда «дюк». Мало ли какому самодуру что в голову взбредет, поэтому более разумные правители примеряли ситуацию на себя и по отношению к древним династиям вели себя очень осторожно.