О перипетиях многолетних споров, затем освободительной борьбы, говорено было много, но можно сказать только одно, что если бы верховная коронная шляхта не попыталась порушить установившийся православный уклад на землях Украины и угнетать оставшееся, не реестровое казачество, сегодняшняя история выглядела бы совершенно иначе. Но по многим субъективным причинам иначе и быть не могло, поэтому случилось то, что случилось.

После того как поляков погнали, но под Берестечком получили по зубам, Богдан на правах автономии попросился под руку московского царя. Ну а дальнейшее развитие истории шло уже по объективным обстоятельствам. Говорится и пишется одно, а выполняется совсем другое. Разве бывают глупые правители, которые желают усиления соседа, тем более автономного? После смерти Богдана самостийность была ликвидирована, а в реестре тоже ни одного казака не прибавилось.

И куда делась оставшаяся сотня тысяч потомственных воинов? Да вот же они, как охраняли, так и охраняют рубежи Московского царства! Кстати, долго не получают за службу ни материальной, ни моральной поддержки собственного правителя. За счет чего живут? Да ходят друг к другу в гости, татары и турки к нам, а мы, естественно, к ним.

Честно говоря, реестровые войска – это материально обеспеченные вершки казачества, многие из которых имеют древние дворянские корни. По понятиям человека двадцать первого века, реестровые полки – это кадрированные подразделения, в которых на постоянном месте дислокации, например в Гнежине, обитает только верхушка командного состава. Разворачивается же полк в полном составе только изредка или в период военных действий. Но денежку абсолютно все получают исправно.

Стать на Сечи атаманом, тем более одним из куренных, для этого надо было быть человеком незаурядным. Чаще всего такими являлись колдуны, или, как называли их в казацкой среде, характерники. Максим Кривоус таким характерником и был.

Точно такие же, как и у Ивана, висячие усы на узком, скуластом лице, черный с проседью чуб, свисающий ниже плеча; тонкий, с большой орлиной горбинкой нос и глубокие пронзительные карие глаза. И серебряное кольцо в правом ухе. Кстати, свою платиновую серьгу с черной жемчужиной я тоже надел.

– Первое, что хочу сказать, пан Михайло, это выразить благодарность от общества за спасение из плена наших братьев-товарищей. – Пан Кривоус слегка наклонил голову, обозначив поклон. – Чув я, сынку, историю твою, донес ее в Украину Иван Заремба. И еще знаю, что попал ты в рабство в обветшавшей одежонке, бесправным кандальником, а сейчас вижу перед собой истинного высокородного в сопровождении настоящих лыцарей. Такой эскорт, да на таких конях, я видел разве что у князя Потоцкого. Рассказывай, сынку.

О своем сознании человека двадцать первого века никому рассказывать не собирался, а о моих умениях и прогрессорстве – тем более. Мы с Иваном обговорили разные варианты – что в подобном случае можно говорить, а что нет. И решили: о побеге из рабства; о доблести и удаче в бою с разбойниками, где надыбал и спрятал неподъемные кучи серебра и золота; о покупке титула, замка и трех кораблей; о выкупе казаков, их обучении и принятии присяги на верность; о собственном куске заморской земли с кровожадными дикарями, на которых нужно будет оттачивать воинские умения, – об этом говорить. Да, а еще можно о порядках в различных европейских борделях. Короче, можно поведать обо всем, что говорит об удачливости воина. Об остальном же – табу.

За время всего моего рассказа на лице пана атамана не дрогнул ни один мускул, он слушал меня спокойно и отрешенно. Между тем на лицах пана писаря и пана казначея отражались все их эмоции.

– И все это смог сам?! – прищурив глаза, спросил дядька Богдан. – За два года?!

– Да. Рядом сидит первый мой ближник, пан Иван, очевидец и свидетель большинства дел моих.

После этих слов все трое тут же перевели взгляд на Ивана, а тот молча утвердительно кивнул. Теперь мы уже все вчетвером смотрели на запрокинувшего голову и прикрывшего глаза атамана. Тот посидел так немного, наклонился вперед, поставил локти на стол, подпер подбородок кулаками и внимательно уставился на меня своим бездонным взглядом. Затем вдохнул и тяжело выдохнул:

– Верю. И про Собакевича верю. И деда твоего знал, и батьку, достойные были казаки. Нет, мы друзьями не были, но относились друг к другу по-доброму и с уважением. Царствие им небесное. – Помолчав, посмотрел на меня более веселыми глазами, улыбнулся и продолжил: – А удача твоя велика, пан Михайло. Но скажи-ка нам, неужели не знаешь, что от Хаджибея к маетностям твоего врага есть более короткая дорога? И он завтра-послезавтра прознает, что ты здесь, успеет хорошо подготовиться.

– Да знаю, пан атаман, но многие мои воины из Приднепровья, пускай проведают родню, ведь мы же перебираемся в теплую страну и Украину покидаем надолго. Может быть, кого-то еще с собой пригласят. Что же касается моего врага, то пусть знает и трепещет, деваться ему некуда, достану и на краю света.

– Силенок хватит? Может, свистнешь охочих? Сможешь собрать ватагу немалую.

– Точно, немалую. До чужого добра охочих, дай только законный повод. – За столом все заулыбались. – Нет, сам обойдусь.

– Ты говоришь, Михайло, что наложил лапу на добрый шмат земли и своим воям раздаешь по двести моргов?

– Не раздаю, а выделю в пожизненное владение. Но это не все, особо проявившие себя воины, а также старшина получат еще больше. И податью обкладывать не буду.

– И скольких воев сможешь землицей обеспечить?

– Тысяч сто точно смогу.

– А сам как жить будешь, – встрял казначей, – если все раздашь, а подати взимать не станешь?

– Так не все отдаю, там хороших земель для ведения хозяйства еще два раза по столько. Да еще леса и реки.

– Уй-ю-юй! Это как между Днестром и Бугом! Немалое княжество у тебя за морем. И если все так, как ты говоришь, – при этом он посмотрел на пана колдуна, а тот еле заметно утвердительно кивнул головой, – то пара сотен казачат из рисковой молодежи может и поехать. А степенный казак нет, не поедет, нам вольница дороже княжеского хомута.

Эх, дядя Паша, ты бы еще не так уююкал, если бы только знал, что земель там не в два раза, а в тысячи раз больше. Да и твои казаки степенные мне не нужны, а молодежь, даже безбашенную, возьму с удовольствием. Мозги, если надо, вправим, а не будут вправляться, уберем вместе с головой. Остальной народ построим так, как надо. Что касается хомута, то надевать его никому не собираюсь, они сами его на себя наденут, узнав, что получают взамен. А если все же кто-то надевать не захочет, неволить не буду, так тому и быть. Просто следующие поколения его потомков опустятся на другую ступень социального бытия, в мужики обыкновенные.

– Боюсь, Павло, что казачат будет много больше, чем пара сотен, – тихо сказал пан Кривоус, – свободных земель давно уже нет, так что в любом хозяйстве солнышко светит только наследнику, а для остальных детей какая перспектива? Сложить буйну голову в походах за добычей?

– Есть добрая земля за рекой, – пан писарь показал рукой куда-то за стену, – а вкусить не можем.