«Он поистине обезумел.» «Дориан, какая неудачная шутка.» «Откуда он вообще взялся?» «Даже смутно непривлекателен.» «Грязь.» «Гнетуще.» «Включите же кто-нибудь эту восхитительную пластинку.»

— Вам, — продолжал на полной громкости Игнациус, — брошен вызов. Обратите ли вы свои исключительные таланты на спасение мира или же просто повернетесь спиной к своим собратьям?

«О, как ужасно.» «Совершенно не смешно.» «Я вынужден буду уйти, если эта убогая шарада не завершится.» «С таким дурным вкусом.» «Включите же кто-нибудь пластинку. Милая, милая Лена.» «Где мое пальто?» «Пойдемте в какой-нибудь фешенебельный бар.» «Смотрите, я пролил мартини на свой самый бесценный жакет.» «Пойдемте в фешенебельный бар.»

— Мир сегодня пребывает в состоянии сурового беспокойства, — орал Игнациус, перекрывая мяуканье и шипенье. Он запнулся и заглянул в карман, куда положил конспект речи, нацарапанный на листак из блокнота «Великий Вождь». Вместо заметок, однако, он извлек рваную и замусоленную фотографию мисс О'Хары. Некоторые гости увидели ее и завизжали. — Мы должны предотвратить апокалипсис. Мы должны на огонь ответить огнем. Следовательно, я обращаюсь к вам.

«О чем, во имя всего святого, он говорит?» «Это меня так угнетает.» «Глаза у него, такие страшные.» «Пойдемте в фешенебельный бар.» «Поехали в Сан-Франциско.»

— Молчать, извращенцы! — рявкнул Игнациус. — Слушайте меня.

— Дориан, — лирическим сопрано взмолился ковбой. — Заставь же его посидеть тихо. Мы так здорово веселились, мы так великолепно, так забавно проводили время. О, он нас даже не развлекает.

— Это правда, — сказал крайне элегантный гость, чье подтянутое лицо было покрыто гримом, изображавшим загар. — Он поистине ужасен. Так угнетает.

— Должны ли мы выслушивать все это? — осведомился другой гость, взмахивая сигаретой, точно волшебной палочкой, от которой Игнациус бы наверняка испарился. — Это какой-то фокус, Дориан? Ты же знаешь, мы искренне любим вечеринки с мотивом, но это. Я имею в виду, я даже новости по телевидению никогда не смотрю. Я в этом магазине и так весь день работаю, и не хочу приходить на вечеринку и слушать обо всем этом. Пусть попозже выступит, если ему так нужно. Его речь отдает таким дурным вкусом.

— Так неуместно, — неожиданно обреченно вздохнул черный кожан.

— Ладно, — провозгласил Дориан. — Включайте пластинку. Я думал, это будет весело. — Он посмотрел на Игнациуса, который громко фыркал. — Боюсь, мои дорогие, что это стало ужасной, ужасной бомбой.

«Чудесно.» «Дориан великолепен.» «Вот розетка.» «Обожаю Лену.» «Я поистине считаю, что это ее самая лучшая пластинка.» «Так фешенебельно. Такие специальные стихи.» «Я однажды видел ее в Нью-Йорке. Изумительно.» «Поставь следующей „Цыганку“. Обожаю Этель.» «О, хорошо, уже начинается.»

А Игнациус стоял, как мальчишка на горящей палубе. Музыка снова взмыла от алтаря к потолку. Дориан сбежал поболтать с группой своих гостей, активно игнорируя Игнациуса — как и все остальные в той зале. Игнациус чувствовал себя так же одиноко, как в тот черный день в старших классах, когда на уроке химии взорвалась его лабораторная работа, опалив ему брови и перепугав до смерти. От шока и ужаса он обмочил брюки, и никто в классе не хотел его замечать, даже учитель, искренне ненавидевший его за подобные взрывы в прошлом. Весь остаток того дня, вяло бродя по школе, он убеждался: все делают вид, что он стал невидимкой. Стоя в гостиной Дориана и чувствуя себя таким же невидимкой, Игнациус принялся фехтовать своей абордажной саблей с каким-то невидимым противником, чтобы как-то побороть робость.

Многие уже подпевали пластинке. Какая-то парочка пустилась танцевать возле фонографа. Танцы охватили всех, точно лесной пожар, и вскоре вся зала заполнилась парами; они покачивались и подскакивали вокруг оставшейся без пары Гибралтарской скалы — Игнациуса. Когда мимо него в объятиях ковбоя пронесся Дориан, Игнациус тщетно попытался привлечь его внимание. Ему удалось даже ткнуть в ковбоя саблей, но парочка была проворна, слаженна и ускользнула. Он уже совсем было решил испариться, как из кухни в залу ворвались Фрида, Лиз и Бетти.

— Нам уже эта кухня обрыдла, — сообщила Игнациусу Фрида. — В конце концов, мы тоже люди. — Она легонько ткнула Игнациуса в живот. — Похоже, тебя не взяли, Жирный.

— Что именно вы имеете в виду? — высокомерно вопросил Игнациус.

— Похоже, твой костюм не пользуется большим успехом, — заметила Лиз.

— Прошу прощения, дамы. Я должен вас оставить.

— Эй, не уходи, Пузо, — сказала Бетти. — Кто-нибудь тебя пригласит. Это они специально тебя злят. Не сдавай корабля. Да они даже собственную мамашу разозлят.

В эту минуту Тимми, раньше ускользнувший в помещения для прислуги поискать потерявшийся браслетик с талисманом, а заодно, как он надеялся, — еще немножко позабавиться с цепями и кандалами, снова объявился в зале. Он подрулил к Игнациусу и с тоской поинтересовался:

— А потанцевать ты не хочешь?

— Вот. Видишь? — спросила у Игнациуса Фрида.

— Я должна это видеть, — крикнула Лиз. — Давайте поглядим, как вы вдвоем лимбо сбацаете. Ну же. Я сейчас швабру принесу, вместо шеста будет.

— О, мой Бог! — вымолвил Игнациус. — Я вас умоляю. Я не танцую.

— Ой да ладно тебе, — сказал Тимми. — Я тебя научу. Обожаю танцевать. Я буду вести.

— Давай-давай, толстожопый, — пригрозила Бетти.

— Нет. Это невозможно. Сабля, халат. Я нанесу кому-нибудь увечья. Сюда я пришел произносить речь, а не танцевать. Я не танцую. И никогда не танцевал. Я в жизни никогда не танцевал.

— Ну, а сейчас вот затанцуешь, — сообщила ему Фрида. — Если не хочешь обидеть вот этого маленького морячка.

— Я не танцую! — рявкнул Игнациус. — Я никогда не танцевал и определенно не намереваюсь начинать с каким-то пьяным извращенцем.

— Ох, да не будь же ты таким правильным, — вздохнул Тимми.

— Мне всегда было присуще несколько неполноценное чувство равновесия, — объяснил Игнациус. — Мы рухнем на пол и переломаем себе все кости. Этот психически неуравновешенный моряк останется калекой или того хуже.

— Похоже, Пузо у нас — смутьян, — сообщила Фрида подругам. — Правда?

Она подмигнула, и трое девочек накинулись на Игнациуса. Одна обхватила мясистой ногой его ногу; вторая пнула его под коленку; третья толкнула его спиной на ковбоя, самозабвенно кружившегося поблизости. Игнациус удержался на ногах, ухватившись за ковбоя, которого вырвало из объятий ахнувшего от ужаса Дориана и повергло на паркет. От его приземления игла соскочила с пластинки, и музыка остановилась. Ее сменил хоровой визг и вопли гостей.

— О, Дориан, выведи же его прочь! — визжал в панике один из элегантных.

Раздался металлический лязг перстней, браслетов и запонок — это часть гостей сбилась в испуганную кучку в углу.

— Эй, а ты ведь сбил этого сучару-ковбоя, как кеглю, — с восторгом заорала Фрида Игнациусу, который все еще неистово бил руками вокруг себя, пытаясь сохранить равновесие.