–Я должна подписать Пакт. Я знаю.

Они молчали, довольные друг другом.

–Раз уж мы теперь надолго связаны,– сказала она наконец,– я хочу, чтобы вы назвали себя. Не отец же Лукас, в самом деле?

Он взял ее за руку, и его темные глаза показались ей бездонными, как колодцы.

–Когда-то очень давно, когда у меня был иной облик, ваш патрон знал меня под именем Мефистофель.

* * *

Сумерки сгустились в коридоре, расползлись по лестницам. Ласточек сменили летучие мыши – их можно было узнать по рваному низкому полету. Кристоф Вагнер знал, что ему будет жаль покидать это место. Окруженная лесом усадьба много лет служила ему крепостью и защищала от невзгод. Тут, в месте, где он провел ночь смерти Доктора, он неожиданно обрел покой.

Ему знаком был запах перемен, что появляется в воздухе на границе лета и осени. В этот раз он отдавал солоностью крови и горечью пороха. Кристоф прикрыл глаза и долго сидел в саду, позволяя ночи укрыть себя теплым одеялом. Гасли окна его дома. Только в одном по-прежнему брезжил свет. Он взял трость, что принес ему заботливый Ауэрхан, и медленно, ступенька за ступенькой, поднялся к ее комнате. Постучал, хотя раньше никогда этого не делал, но вошел, не дожидаясь ответа.

Агата носила траур. Черное глухое платье подчеркивало темноту глаз. Вопреки ожиданиям, она не была ни бледна, ни растрепана. Даже волосы и те уложила с особым тщанием. Посередине комнаты стоял распахнутый сундук. Платья лежали вокруг так, словно еще мгновение назад в них были женщины, но затем упали и исчезли, оставив после себя лишь одежду.

Кристоф тяжело опустился в кресло.

–Я знаю, что сейчас творится в твоем сердце, моя дорогая.

Она покачала головой, отрицая его слова. Конечно, откуда же ему знать…

–Тебе кажется, что ты ничего не чувствуешь, что ты как будто отлежала душу. Это временно. Скоро ты начнешь чувствовать все сразу, и тогда внутри тебя разверзнется ад. Но ты справишься. Только заклинаю тебя: кто бы что ни предлагал, не делай глупостей! Ты сейчас уязвимее всего.

–Уже не сделала.

Вагнер подался вперед, отчего рана в животе отозвалась вспышкой боли.

–Кто-то уже являлся к тебе? Эти падальщики всегда наготове!

Агата придвинула кресло и села напротив. Раньше она выбрала бы место у его ног или на низком стульчике, но теперь держалась как равная. Рассказала, что к ней приходил Мефистофель под видом Рудольфа. Кристоф в ярости сдавил подлокотники кресла.

–Старая мразь и тут покоя не дает! Объявился через столько лет!

–Не беспокойся. Я его прогнала.

«Прогнала»… Их нельзя прогнать, милое дитя. Демоны ведут себя, как мошкара. Только тебе кажется, что облако устремилось за другим несчастным, как жалящие твари снова тут как тут.

Кристоф окинул взглядом комнату, задержался на раскрытом сундуке.

–Опять куда-то собираешься?

Агата пожала плечами:

–Сначала в Штутгарт. Хочу посмотреть дом, который мне оставил в наследство Рудольф.

–А потом?

Она вздохнула и тут же вздернула подбородок, готовая отразить его атаку:

–А потом в любой город, где идет охота на ведьм. Рудольф считал своей целью помогать обвиняемым бежать. Значит, и я должна делать то же самое, чтобы его смерть не была напрасной.

«Однажды ты поймешь, девочка, что смерти всегда напрасны. А много позже – что не стоит идти по следам мертвецов. Тебе может казаться, что так ты их догонишь, но это мираж, который будет только быстрее удаляться. Но я не стану говорить тебе об этом сейчас. Не время для нравоучений, когда утрата еще так свежа».

–А что же ребенок?

На самом деле младенец был последним, о ком Кристоф стал бы думать. Он и вспомнил-то о нем лишь потому, что временами Агата дотрагивалась до живота, словно проверяя, на месте ли плод.

–Поедет со мной, как легко догадаться. Не могу же я его вынуть и оставить здесь. А что будете делать вы? Ауэрхан упоминал, что вы тоже уезжаете.

–Да. В Виттенберг. Странно будет вновь очутиться в городе, где провел детство.

Семьдесят лет он не бывал там, где впервые повстречал человека, навсегда изменившего его жизнь.

–Чем вы займетесь там?

–Буду исправлять свои ошибки,– засмеялся он.– Ауэрхан говорит, там есть какая-то школа, где обучаются чернокнижники. Обучаются паршиво, едят помои и ночуют в землянке. Хочу привести это место в приличный вид. А еще старый черт твердит о надвигающейся войне. Так что, пожалуй, займусь спасением всех ценных рукописей, до которых сумею дотянуться. Фауст хотел бы, чтобы я так поступил. Я ошибся, положив все яйца в одну корзину…

–Я тоже яйцо?– Агата неожиданно улыбнулась.

–Нет. Ты – корзина. Я не смог привязать тебя к одному месту и не сумел привязать тебя к себе. Но,– он поднял палец вверх, подчеркивая значимость своих слов,– я много вложил в тебя. Думаю, надо было поменьше. Теперь, вместо того чтобы обучать одного человека всему подряд, я стану учить многих, но по чуть-чуть. Никогда не был однолюбом, не стоило и начинать.

–Я желаю вам преуспеть.

Она взяла его за руку, и он накрыл ее хрупкую кисть своей.

–Ты не возражаешь, если я спрошу?

Агата кивнула, разрешая.

–Почему ты не сказала «да» Мефистофелю? Уже через месяц он стал бы неотличим от Рудольфа. Ты бы даже не заметила разницы.

–Рудольф верил, что люди после смерти могут соединиться только в раю. Если это так, то мне очень-очень нужно попасть в Царствие Небесное. А для этого требуется приложить немало усилий. Но, как вы всегда говорили, я упрямая.

Кристоф улыбнулся. А еще она обстоятельная. Он хорошо ее обучил. Агате не занимать прилежания. Она проследует к вратам Эдема так же, как до того шла к великому знанию,– ни на мгновение не сомневаясь в правильности избранного пути, шаг за шагом двигаясь к своей цели… Кристоф Вагнер по праву мог гордиться своим творением. Пускай из нее не вышло второго Фауста, так ведь и из него не вышло. В глубине души он как был обычным задиристым подавальщиком в трактире, так и остался.

Внезапно он понял: то, что сейчас происходит между ними,– не прощание. Агата еще много раз будет появляться в его жизни и снова исчезать, пока однажды не наступит день, когда она не приедет в обещанное время. Он будет ждать ее дни, месяцы и даже годы, пока не поймет окончательно, что она ушла. А она в это время предстанет перед ключником Петром, требуя немедленно пропустить ее к мужу. «Я вела праведную жизнь,– твердо скажет она,– я все подсчитала, я вывела формулу. Я имею право войти в рай. А если вы меня не пропустите, то я взорву эти врата и все равно войду. Это то, чему меня научил богохульник и развратник Кристоф Вагнер».