– Как тебя бросишь… – безнадёжно обронил он.

– Я сначала думала, – она пошевелилась, – это потому, что у тебя своей жизни нет и ты никому не нужен.

Как приятно.

– Но нет. Ты просто… душевный. А я вот… – она вдруг шмыгнула носом, – лупила тебя в детстве. Помнишь?

И не в детстве тоже, если подумать. В последний раз Элия «отлупила» брата, а точнее, проткнула ему ногу своим палашом, когда он не захотел выдавать её за неприятного ему с детства, резкого и дикого Ксильро – брат с сестрой ведь росли без отца, и за отца все решения принимал с пятнадцати лет именно Хинсдро. Сдался он, не страшась расправы, а скорее оттого, что подумал: раз так поступила маленькая бестия, раз не побоялась даже царёва гнева, значит, и вправду влюбилась.

Хинсдро промолчал. Сестра опять завозилась. Густые копны чёрных волос двигались по траве на манер большого паука, в них позвякивали колокольцы.

– Прости меня, а? – проскулила вдруг она.

Он скривил невольно губы. Столько крови попортила – и «прости».

– Бог простит, – сказал Хинсдро, но руку не убрал. Сестра вздохнула.

– Хинсдрик…

– Ну что тебе ещё?

– Тошно мне.

– Не удивительно – столько вылакать!

Элия приподняла голову и посмотрела на него. Глаза – серые, в отца, пытливые, но детские, – блестели пьяными слезами. С губ смазалась краска, пополз с щёк и румянец.

– Не оттого…

– А отчего же?

– Хинсдрик… – Она подползла поближе и положила ему на колени голову, хмельным духом от неё тянуло так, что у него самого глаза чуть не заслезились. – Вайго нас в поход ведёт. На Инаду. У него там свой человек, он поможет. Если завоюем, будет у нас морской порт, оттуда хорошо торговать, денег будет много, как ты любишь. Знаешь ведь?

– Знаю, – досадливо сказал он. – Ну?..

Из-за этого похода ведь полаялся в очередной раз с Грайно. Хотя перспективы тот рисовал хорошие, царя прельстившие легко, Хинсдро был в ужасе. Сколько потратить придётся… а сколько полягут. Инада, имевшая связи и с пиратами, и с язычниками из Шёлковых земель, неспроста так долго держалась особняком. Но Хинсдро, конечно же, не послушали. В этот раз Грайно ухитрился сманить даже его союзников, своих обычных врагов. Слишком соблазнительно. Денег пришлось дать, добро – тоже.

– Боюсь я, – отчётливо сказала сестрица, и Хинсдро вдруг прошиб пот. – Мы оттуда не вернёмся.

– Что?

– Не знаю…

Сестрица схватила его за руку. Ладонь была взмокшая, тоже горячая.

– Да что с тобой такое? – Он постарался смягчиться. Давно не видел, как сестра боится, с детства, когда ей в тенях чудились бесенята.

– Наш мальчик… – Элия сглотнула. – Хельмо… останется сироткой.

И она ткнулась Хинсдро в колени, заревела. Как бы её снова не вывернуло, кафтан попортит… но он не двигался, сидел в тишине, глядел в дальние переплетения чёрных веток.

– Не останется, – сказал наконец он и положил руку сестре на макушку. – Это чушь, потому что никто тебя не убьёт. Жаль, конечно, что долг для тебя первее всего и ты даже не думаешь о том, чтобы с сыном остаться…

– Царя бросить? – Элия опять на него взглянула, сквозь слёзы, но теперь колюче, сердито. – Ты будто не понимаешь, какой это город. Сам на него не пускал…

Они помолчали.

– Хинсдро… – Она назвала его по имени нормально, опять схватила за руку, потом села и прижалась к плечу. – Хинсдро, послушай, если нас убьют, не оставляй нашего мальчика. Пожалуйста, не оставляй. Царь позаботится, Грайно тоже, но ты ведь понимаешь: я не о том, чтоб просто в люди вышел. У него… у него любящий дом должен быть и семья. Ты же меня когда-то любил, хоть немного любил…

– И люблю, – глухо сказал он, понимая: не может иначе. Элия вздрогнула и шумно вздохнула. – Хорошо. Конечно. Если что-то случится, я его выращу. И не оставлю. Всё равно у меня самого… – он криво усмехнулся, – как ты заметила, действительно нет жизни кроме думной. Я-то поизбирательнее буду, с кем попало не…

Сестра стукнула его по спине, довольно сильно, и он махнул рукой. В конце концов, к чему бранить Ксильро? Да, не ладили в детстве, да, Ксильро одного поля ягода с Грайно и царём, но не поспорить ведь: любит сестру. И сына, кажется, любит, с рук всё не спускает…

– Спасибо, – тихо сказала Элия, и они вскоре вернулись на пир.

А уже через несколько месяцев Хинсдро пришли вести.

* * *

Было несложно всё-таки его полюбить. Проще, чем Хинсдро думал, ведь от сестрицы Хельмо достались только серые глазищи, а от Ксильро – только буйные светлые кудри и тонкий овал лица. Живой нрав и интерес к военному делу тоже достались, но в остальном… В остальном это было будто бы совсем чужое существо – незлобивое, ласковое и… чистое, удивительно честное. Проблемы от Хельмо бывали, только когда при нём кого-то обижали или когда ему взбредала в голову какая-нибудь излишне смелая идея. Он не дерзил. Не заводил плохих друзей. Тянулся к знаниям. В ранние годы Хинсдро порой казалось, будто это… нет, конечно, нет, но будто это его сын – чуть лучше, чуть храбрее, чуть в другую сторону глядящий, – но его родное продолжение. Может, это от одиночества, может, от тоски – он крепко хватался за эту ложь.

А потом о дружеском должке вспомнил Грайно. И пришёл. Чтобы снова всё испортить.

Будь. Он. Проклят.

Снедаемый совсем уже мрачными мыслями, Хинсдро приказал всё готовить к пиру и празднику и надолго затворился в своих покоях.

С высоким криком из Охотничьей башни дворцового терема вылетел сокол, росчерком прорезал небо, описал круг. Позднее время выбрал для охоты – так подумал Хельмо, провожая птицу взглядом. Против закатного солнца она быстро превратилась в угольный силуэт и так же быстро сгинула из мыслей.

Янгред был там, где Хельмо и ждал найти его: развалился на крыше, блаженно, по-кошачьи щурился. Он часто выбирался сюда, в комнатах ему не сиделось. Хельмо пошёл навстречу. По черепице он шагал осторожно, всякий раз опасаясь поскользнуться. Даже в детстве высоко лазать не было его любимым развлечением, как он ни пытался преодолеть этот страх, раз за разом навещая монаха-звонаря на маяке.

Родительский терем Хельмо занял в четырнадцать: дядя сократил законный срок наследования на год. Терем не примыкал к дворцовому, но стоял на одной с ним территории – Царёвом дворе. По сути двор был как маленький городок в городе; здесь жило большинство думных бояр, послов и воевод, а сразу за высокой оградой – стрельцы.