В 5:40 утра ответ Брежневу был доставлен Добрынину от имени Никсона. В нем отвергались все советские требования. Мы отправили его с посыльным, избегая каких-то смягчающих пояснений. В письме предлагалось американское одобрение и готовность участвовать в расширенной группе ООН по наблюдению за перемирием, состоящей на временной основе из небоевого персонала, единственной задачей которой было бы предоставить «адекватную информацию о соблюдении обеими сторонами условий прекращения огня». В наш ответ было добавлено следующее:

«Однако Вы должны знать, что мы ни в коем случае не признаем односторонние действия. Это было бы нарушением нашего понимания, согласованных принципов, которые мы подписали в Москве в 1972 году, и статьи II Соглашения о предотвращении ядерной войны. Как я уже говорил выше, такие действия повлекли бы за собой многочисленные последствия, которые не отвечали бы интересам ни одной из наших стран и которые положили бы конец всему тому, чего мы с таким трудом старались достичь».

В 8:00 утра 25 октября мы получили первое указание на то, что столкнулись с Советами. Стало очевидно, что Садат сделал ставку на Соединенные Штаты, а не на Советский Союз. Потому что два сообщения из Египта ждали меня в моем офисе в Белом доме (в качестве советника по национальной безопасности).

Проявив степень осторожности, соответствующую серьезности ситуации, египтяне пронумеровали их последовательно, чтобы помочь нам проследить эволюцию их мышления. Сообщение под номером один было ответом Исмаила на мой отчет (полдень 24 октября) о наших усилиях по обеспечению соблюдения Израилем прекращения огня. Несмотря на тяжелое положение Третьей армии, о котором он с гордостью не упоминал, Исмаил выразил признательность за наше предложение помощи. Он не счел адекватной отправку американских военных атташе; он утверждал, что объединенные советско-американские силы являются лучшей гарантией. Однако, «поскольку США отказываются принять такую меру, Египет просит Совет Безопасности предоставить международные силы» (выделение добавлено). Это означало, что Египет отозвал запрос, вызвавший кризис. И он заменял его предложением о «международных силах», которые, по практике Организации Объединенных Наций, исключали силы из пяти постоянных членов Совета Безопасности и, следовательно, советско-американские силы, на которых настаивал Брежнев.

Об этом было ясно сказано в сообщении под номером два от Садата Никсону. В нем содержалось согласие не только с содержанием, но и с аргументацией послания, отправленного от имени Никсона накануне вечером:

«Я понимаю соображения, которые Вы выдвинули в отношении использования объединенных вооруженных сил США и СССР, и мы уже просили Совет Безопасности о скорейшей отправке международных сил в этот район для обзора выполнения резолюций Совета Безопасности. Мы надеемся, что это проложит путь к дальнейшим мерам, предусмотренным в резолюции Совета Безопасности от 22 октября, направленной на установление справедливого мира в этом районе».

Мы были близки к победе в дипломатической игре. Без поддержки Египта было очень маловероятно, чтобы ООН могла принять резолюцию, призывающую советско-американские вооруженные силы. Если бы Советы отправили войска, то это было бы в одностороннем порядке, без санкций ни принимающей страны, ни Организации Объединенных Наций. Нам было бы намного легче противостоять этому, и мы были полны решимости сделать именно так. Это показало – хотя в данный момент мы могли только догадываться об этом, – что Садат ставил свое будущее на американскую дипломатическую поддержку, а не на советское военное давление.

Вторым обнадеживающим признаком был ранний утренний доклад Джона Скали из Организации Объединенных Наций. После его решительного противодействия объединенным советско-американским вооруженным силам накануне вечером энтузиазм по поводу этой идеи заметно охладился. Совет Безопасности редко был готов проголосовать против решительного противодействия одной из сверхдержав, если ему была предоставлена какая-то альтернатива. И он может быть гениальным в поиске альтернатив. Неприсоединившиеся страны, столкнувшись с вето США, рано утром 25 октября представили проект резолюции с просьбой к Генеральному секретарю увеличить число наблюдателей ООН и «немедленно создать Чрезвычайные вооруженные силы Организации Объединенных Наций под руководством [Совета Безопасности]». Несмотря на расплывчатые формулировки, проект резолюции открывал бы путь к исключению сверхдержав из чрезвычайных вооруженных сил. Совет должен был собраться в 10:30 утра, чтобы рассмотреть этот проект.

Позже утром мы получили реакцию британцев на письмо Брежнева, которая была такой же, как и наша. Кромер сообщил нам, что «они [Лондон] определенно относятся к посланию Брежнева точно так же, как и вы». Посла Великобритании в Москве попросили срочно обратиться к Брежневу, чтобы предостеречь от односторонних военных действий.

Именно таким образом мы с Хейгом в обнадеживающем, хотя и все еще напряженном настроении, проинформировали Никсона вскоре после 8:00 утра в тот четверг, 25 октября. Ночью Хейг неоднократно покидал встречу СНБ, предположительно для контактов с Никсоном. Теперь я сделал обзор дипломатических и военных действий, предпринятых накануне вечером. Как всегда во время кризиса, Никсон был рассудителен и бодр. Мы согласились с тем, что будет беспрецедентным – и, следовательно, серьезным вызовом, – если Советский Союз разместит организованные боевые единицы в районе, удаленном от его периферии и вопреки воле местного правительства. Несмотря на то что несколькими днями ранее был принят Закон о полномочиях в условиях военного времени, Никсон был полон решимости противостоять любому наращиванию советских войск в этом районе и предоставить конгрессу возможность прекратить его действия – насколько это стало возможным благодаря новому закону.

После встречи с Никсоном был отправлен ответ от президента Садату. Он приветствовал «государственный подход Садата к вопросу о поддержании мира» и указал на американскую поддержку международных сил, исключая постоянных членов Совета Безопасности.

С 8:40 до 10:00 утра мы с Никсоном кратко проинформировали руководителей конгресса о ночных событиях. Они были одновременно благосклонными, неуправляемыми и неоднозначными. Они одобрили объявление о повышении боевой готовности; они с энтузиазмом восприняли наш отказ принять совместные советско-американские силы. Но их поддержка больше отражала изоляционизм времен Вьетнама, чем стратегическую оценку. Они выступали против совместных американо-советских сил, потому что не хотели, чтобы американские войска отправлялись за границу; американский компонент предполагаемых сил беспокоил их гораздо больше, чем советский. Точно так же они будут возражать против отправки американских войск, даже если, на наш взгляд, они необходимы для противодействия одностороннему советскому действию. Таким образом, дух сотрудничества заметно охладился, когда Никсон изложил нашу решимость противопоставить на равных одностороннему присутствию советских войск американское – либо в Израиле, либо в дружественных арабских странах. Несколько руководителей из конгресса проявили самые серьезные сомнения. И хотя они не зашли так далеко, чтобы продемонстрировать прямую оппозицию, они достаточно ясно дали понять, что поддержку мероприятий в рамках системы тревог не следует интерпретировать как поддержку передвижения войск.

В