Покажу я тебе, как тюльпаны цветут до самого неба, как табуны диких коней в степи за горизонт уходят, оберну стан твой шелками, драгоценными каменьями осыплю с ног до головы, ступать будешь по лепесткам… Любимая моя…

Ах, как сдавило у нее сердце изнутри, куда-то вбок к ребрам прижало, и воздух в избе враз весь закончился…

Вырвалась из рук его, к двери побежала… Распахнула ее во всю ширь, начала морозное небо, звездами пересыпанное, глотать жадно, да остановиться не может. Совой кричит, зайчонком рыдает, рвутся из нее чужие голоса, раздирают изнутри душу в клочья…

Отшатнулся он в ужасе, побледнел, слова вымолвить не может… Ведьма лунная, не девка… Околдовала его на погибель, за собой в леса увела…

Глава 60. Оглушительно тихо…

Плеснул он ей в лицо ледяной водой, да пуще прежнего та кричит. Ярость его обуяла, от того, что неподвластна девка ему, не знает он, что с ней творится, да как с тем совладать.

Раньше бы просто сдавил горло, шею свернул, чтоб замолчала. Да, не сумеет уж так — рука не поднимется. Любить научился.

Потом зачерпнул еще воды, теперь напоить вздумал. Отмахнулась с силой, разбила кружку об печку. Вдребезги!

Тогда зажал он себе уши, чтоб не слышать дикие крики, но от них все одно в избе не спрячешься. Накинул узорный кафтан да и вовсе в лес убежал.

Она успокоилась сама еще до рассвета. Всхлипывала долго, у окна сидела, его ждала. Потом замерзла, спать захотела — сил совсем не было. Заползла под черные шкуры. Там запах его степной остался — дурманит, сил нет, не надышится им никак.

А потом побежали табуны за горизонт, распускались в ее снах цветы диковинные, шелками чужая земля под ногами стелилась…

Проснулась Нежданка поздно, в избе уж светло стало.

— Коркутхан, — позвала.

Да, никто не откликнулся.

Долго сидела на полу, укрывшись шкурами, волосья прибирала да чудно в узлы путала. От каждого шороха вздрагивала. Решила снова кашу варить, мясо копченое ломтями нарезала, его ждала.

За дровами что ли ушел? На охоту? Кажется, вчера она видела три колчана со стрелами на стене, а сегодня их там только два и один гвоздик пустой.

Беспокоиться начала, когда уже притулилось солнце алым боком к лесу на дальнем холме. Случилось, может, чего? Вышла на порог, долго смотрела вдаль на елки в снегу. Тихо… Как оглушительно тихо…

Ночью Нежданка спала тревожно, несколько раз вскакивала, бросалась к оконцу. Да, там ничего, окромя звездного неба да хвойных макушек не видать.

Как второй день прожила одна, уже плохо помнила. За окном валил снег. Весь день летели снежные хлопья, всю ночь, да следующий день до самого вечера.

Как снег закончился, к вечеру третьего дня она перестала ждать Коркутхана. И как же это было неимоверно сложно — признать жесткую простую правду. Он ее бросил. Оставил одну в этих лесах. Он за ней не вернется.

И за-ради этого человека она сломала свою жизнь…

Хоть бы уж малиновые тогда поспешили… Али люди лихие… Хоть кто-нибудь! Все одно погибель скорая ее ждет, пусть уж быстрее тогда. Мучительно ждать, когда знаешь все наперед, что будет.

Следы снегами замело, не иначе. Трудно через лес пробраться, даже лихим людям трудно. Сколько же еще ей ждать, когда найдут ее для расправы?

И на четвертый день никого в охотничьем домике не появилось. А она уж два дня не ела, со шкур черных не вставала, в беспамятство проваливалась. Даже смерть не может ее забрать по-простому, истязает жестоко, томит ожиданием…

К вечеру четвертого дня уж видения наяву начались. Детство горестное вспоминалось, да все самое пригожее память в душе оставила, а злое запрятала куда, снегами укрыла…

Сказки веселые темнота ей рассказывала голосом деда Василя, взлетала Нежданка на качелях высоко, ветер голые пяточки щекотал. Свистульки ее расписные пели на все лады…

Козлики, утки да зайцы… И конек один, что лучше других удался, так заливался…Уж ту песенку ни с чем не спутаешь. Ваньке она конька подарила, лучшему другу да соседу Ваньке-лопоуху, кто жизнь свою за-ради нее так легко сгубил, не раздумывая…

Да, почто? Все одно счастья не вышло…

Вот уж невыносимо совсем было слушать ту мелодию, а песенка все никак не кончалась. Такая красивая, нежная, переливчатая… То ближе, то дальше звучит…То ветер да метель ее перебивают, а то сызнова где-то рядом поет, ластится к самому сердцу.

Наказание, чай, такое жестокое ей, Нежданке, боги посылают за то, что она с Коркутханом… За то, что Ваньку предала… Не сыскала… Не дождалась…

Невыносимая пытка какая, суровая. Да, уж и поделом.

Из последних сил встала, хотела сама навстречу смерти за песенкой в лес пойти, да не нашла нигде костюм скомороший черно-белый.

Спалил его Коркут в печке, в первый же вечер спалил, пока она плескалась в теплой воде. Ждал, чтобы платье морского цвета для него надела, как тогда летом на пиру… Не знала об том Нежданка, да без одежи на мороз не пойдешь.

Стала уж платье натягивать, больше нечего. А оно тяжелое, узкое, сложное, да на шнуровке… Из сил совсем выбилась, пока надела.

Упала снова на черные шкуры, снова песенку из видений слушает, волосья на палец крутит…

Вспомнила, как из-за свистулек, из-за косм ее ведьмой в Поспелке прозвали, потому уж до Града слухи докатились.

Может, правда, ведьма она, не человек? Не кричат люди звериными голосами, а в ней с рождения что-то чужое, дикое, лесное живет, да никак не обуздать ту силу…

Мож, поэтому не получается с людьми долго жить? Как ни старается — все беда одна выходит, отовсюду бежит…

Поди, в лесу ее место, среди диких зверей. С медведями проще сладить…

Устала уже ждать да бояться. Ничего уж хорошего не ждет, да, и самого плохого никак не дождется.