– Я не говорила ничего подобного, – начала она, хотя знала, что это ни к чему не приведет. – Зря вы рассказали об этом Канве.

Не только о Шутмили, но и о ее необычных обстоятельствах – причем так небрежно. Ему, будто иностранцу, бесполезно было объяснять, что к ее чувствам и поступкам нельзя подобрать единый ключ, что ее задело то, как он ее воспринимал.

Сетенай смотрел на нее с легким недоумением.

– Жиури не враг нам. Нет смысла скрывать что-то столь безобидное. Они улетают, наши отношения с Карсажем не пострадали, никто больше не собирается тебя арестовывать.

– Это не безобидно, – она едва сдерживала возмущение. Еще одна попытка заставить его выслушать. – Я думала, мы на одной стороне.

Конечно, все было не так. Она была на стороне Сетеная. Его враги были ее врагами. Наоборот это не работало.

– Я понимаю, это неприятно, когда твои чувства обсуждаются публично, – сказал он, – но тебе следует быть выше этого. Пожалуйста, иди, отдохни немного и возьми себя в руки.

Сетенай постучал кончиками пальцев по поверхности стола. Его перстни вспыхнули зеленым и золотым. На столе стояла восьмигранная шкатулка из полированного и инкрустированного дерева. При виде Реликвария в голове Ксорве пронеслась мысль – разумеется, он держит его при себе, – а затем еще одна, полная презрения, – и зачем все это было? Я правда верила, что это что-то изменит?

В ней всегда жила надежда, пусть и не облеченная в слова: если она вернет ему Реликварий, если докажет свою значимость и преданность, то он увидит ее такой, какая она есть.

Это была мечта, которая придавала ей сил выносить усталость и одиночество, тяжелый труд и допросы. Ради нее она предала Шутмили, но теперь эта мечта рассеялась как дым.

Когда она вышла из кабинета, Тала уже не было. Ксорве надеялась, что застанет его – потому что тогда с ним можно будет подраться, а может быть, потому, что он единственный человек в мире, который способен ее понять.

Тогда она повела себя нетипично, направившись в комнату Тала. Комната была опрятной до стерильности, на одной стене разместилась коллекция ножей, на другой – зеркало во всю ширину. На раковине рядом с бритвой стоял флакон духов. Это единственное, что придавало комнате жилой вид – это, и сам Тал, который крутился перед зеркалом с тренировочным мечом в руках.

– Твой замах отвратителен, – сообщила Ксорве и уселась на край кровати.

– Отвали, – любезно отозвался Тал. – Что надо?

– Кажется, Канва уезжает, – сказала она. Было слишком мучительно говорить о том, что ее на самом деле беспокоило.

– Туда ей и дорога, – сказал Тал. – Считай, что тебе повезло, что не нужно больше ее терпеть. Этот ее взгляд. А Сетенай все время прыгал вокруг нее. О, расскажи мне о своих виноградниках, расскажи о летнем домике. Аж тошно.

Ксорве понимала, почему это казалось ему несправедливым. Обычно Сетенай терпеть не мог светскую болтовню. Тал пять лет потратил на то, чтобы переделать себя под его мерку и научиться сразу переходить к сути.

– Ты когда-нибудь задумывался, что он сделает, если ты что-нибудь скажешь?

– Ты о Сетенае? Что такого я должен сказать?

– Не знаю, – сказала она. Даже с Талом, который как никто другой мог ее понять, было нелегко подобрать нужные слова. – Что с тебя хватит. Что ты знаешь, что он никогда не поверит, что ты… ну…

– Личность? – подсказал Тал, рассматривая в зеркале свое лицо.

– Нет, я… – запнулась Ксорве. Слова напоминали осколки льда – трудно удержать и больно прикасаться.

– Ты что, только сейчас это поняла? – фыркнул Тал.

– Ты думаешь, он на самом деле такой? – спросила она. – Но ты же…

– До сих пор сплю с ним? – подхватил он. – Ну, да. Я живу надеждой. К тому же, у тебя есть глаза?

– Фу, – скривилась Ксорве.

– Хотел ли я когда-нибудь бросить все и найти другое занятие? – продолжал Тал. – Раньше мне казалось, что я должен. Но опять же… Я разочаровал свою семью. Не закончил образование. Помог Сетенаю убить собственного дядю… нужно за что-то ухватиться, а иначе так и будешь скользить по наклонной. Я смирился. К тому же он со всеми такой, ничего личного. У него нет настоящих друзей.

Вздохнув, Ксорве откинулась на кровать. Она бросила Дом Молчания, бросила Серый Крюк, бросила Шутмили. Всех, кто был добр к ней, она бросила или предала.

Возможно, Тал опрыскал комнату спреем жалости к себе.

– Когда ты был на корабле у карсажийцев, они упоминали, куда именно везут Шутмили? – спросила она.

– Вряд ли, – сказал он. – Я не прислушивался.

Ксорве закатила глаза.

– Я так и думала. Вообще ничего не помнишь?

– Нет. Они сказали, что отвезут меня домой, а больше меня ничего не интересовало.

Ксорве не могла его винить. Всего месяц назад она чувствовала бы то же самое. Но попытка не пытка. Плохо, что совсем скоро инквизитор Канва отправится к Шутмили, унося с собой тайну о ее местонахождении.

Ксорве направилась к себе. Мысли путались, гнев, печаль и странное ликование то и дело сменяли друг друга. В конце концов одна мысль оформилась: Шутмили жива, и Ксорве даже знала, где она – в Могиле Отступницы, что бы это ни значило, – а значит, Ксорве может найти ее и спасти. В конце концов, не зря на ее обучение потратили столько денег. Она мастер по возвращению вещей. Пусть даже Шутмили будет вечно ее ненавидеть – ведь Ксорве все порядком испортила, – но она должна попытаться.

Пройдя по комнате, она покидала вещи в дорожную сумку. Одежда, ножи, карты, деньги, документы. Можно подкупить карсажийского охранника, спрятаться на борту корабля или перекинуть Канву через балкон, пока она не сознается, куда именно они упрятали Шутмили.

Окрыленная этой мыслью, она вышла из комнаты, но тут выяснилось, что инквизиторы уже покинули Тлаантот. Видимо, они собрали вещи и улетели сразу же после встречи Ксорве с Канвой. Ксорве прокляла себя за горячность. Ей стоило вести себя вежливо и попытаться выжать из Канвы больше информации во время их беседы. Вместо этого Канва ускользнула, забрав с собой единственную зацепку о местонахождении Шутмили.

Усилием воли Ксорве подавила слабый голосок, который нашептывал ей: все было напрасно, ты опоздала, просто сдайся. Она потратила целые гребаные дни, упиваясь жалостью к себе в охотничьем домике вместо того, чтобы что-то сделать. Плохо, что она столько тянула с этим, но дальше тянуть просто невозможно.

И что ей теперь делать? Где расположена Могила Отступницы? Она недостаточно хорошо знала Карсаж, чтобы строить догадки об этом.

В памяти всплыло – спроси у того, кто знает, знакомая откуда-то фраза.

И тут ей вспомнился сон, яркий и тревожный, как будто она переживала все это наяву. Прорицатель в ожидании, кровавая дорожка… О таких снах рассказывали в Доме Молчания, и она знала, что это старая и ненадежная магия. Спроси у того, кто знает…