К сенатору Оксам подошел вооруженный сенатский охранник.Только этому молодому человеку разрешалось иметь при себе оружие в Форуме. Обэтой должности Нара прежде тоже всегда думала как о номинальной, но вдруг иохранник, и оружие стали весьма реальными.

Он взял ее за руку.

— Это она? — спросил охранник у женщины-прелата.

— Да.

Охранник отпустил ее руку, но остался рядом — словно Наремогло прийти в голову сбежать.

— Кто будет говорить в защиту обвиняемой? —спросил Дрекслер и обвел взглядом всех сенаторов — словно бы гадал, кто из нихдерзнет выступить против Императора.

— Я буду говорить в свою защиту, — сказала Нара, исобственный голос показался ей отделенным от тела — из-за громкого усиления иневероятности происходящего. Ей трудно было поверить, что она обращается ксотням миллиардов людей, к истории, и что от этих слов зависит ее жизнь.

— Что ж, пусть уважаемый Сенат выслушаетобвинение, — сказал Дрекслер и опустился на каменный стул.

Мертвая женщина-прелат снова поднялась и подошла к краюВозвышения.

— Председатель, сенаторы, граждане, — началаона. — Императора предали.

Процесс начался.

Прелат продолжала свою речь — звучную и изобилующуюповторами и оттого похожую на молитву. Ритуальные фразы волнами накатывали наНару — все эти слова о клятвах на крови и плате кровью за нарушенные клятвы, овойне против смерти, о бессмертии — великом даре Императора... Все это туговплеталось в речь прелата. Все прописные истины, вдалбливаемые каждому ребенкуеще в раннем детстве. В конце концов даже сама сенатор Нара Оксам ужаснуласьтому, что натворила. Как она посмела нарушить верность человеку, которыйпобедил смерть — Древнего Врага?

Она взяла себя в руки, заставила успокоиться. Пустьразыгрывают все свои карты. Пусть пробуждают все, какие только есть, замшелыепредрассудки. Тем больнее будет падение Императора, когда раскроется его тайна.

— Эта женщина была призвана, чтобы давать Императорусоветы во время войны.

Наконец прозвучал явный упрек.

— И, дав клятву не разглашать военные тайны, —продолжала прелат, — она предала военный совет Императора. Она нарушилазаконным образом введенное правило столетнего табу. Нара Оксам сталаизменницей.

Затем последовали доказательства. Свет в Большом Форумепомерк, и ожил воздушный экран над Нижним Возвышением. Пураму Дрекслерупришлось бы выгнуть свою старческую шею, чтобы смотреть на экран, и он этогоделать не стал, а взирал на аудиторию как строгий учитель, наблюдающий за ходомвиртуального урока.

Сенат выслушивал обвинительницу в торжественной тишине, хотявсе эти факты и изображения передавались по всей Империи в течение последнихдвух недель. Но в выпусках новостей, конечно, повторялось одно и то жесочетание доказательств: кадр, на котором Оксам и Зай были запечатлены во времяторжественного приема, несколько слов из посланного Заю предупреждения, произнесенныеее голосом, и дальний снимок восточного крыла Алмазного Дворца, где заседалвоенный совет. А вот здесь, в Сенате, масштаб доказательств растянулся впротивоположном направлении. Время начало двигаться ползком. Каждый следотношений между Оксам и Заем, запечатленный средствами массовой информации,теперь объяснялся в течение нескольких невыносимо долгих минут. Их первыйразговор был разобран, кадр за кадром, словно преступление, случайно заснятоекамерой наружного наблюдения. Короткие записки, которые они посылали друг другув течение десяти лет, были скорбно, нараспев, зачитаны вслух женщиной-прелатом.Она рассуждала о планах Оксам и Зая на будущее так, словно их роман с самогоначала представлял собой преступный заговор.

Затем были зачитаны последние несколько сообщений,отправленных Оксам на борт «Рыси». Эти послания на заседании Сената два дняназад большинством голосов были лишены сенаторской тайны переписки. То письмо,которое состояло из одного-единственного слова «нет», прелат связала с отказомЗая от «клинка ошибки». Все свидетельства были отредактированы во имябезопасности и представлены так, чтобы Оксам в этом союзе выглядела агрессором.И Нара радовалась тому, что аппаратчики не устроили облаву на Лаурента.Наоборот: последние две недели они только тем и занимались, что усиленномуссировали образ Зая-героя. Этот пропагандистский образ значительно ослаб, ноне был уничтожен. Теперь Зая представляли некогда непоколебимым имперскимвоином, которому заморочила голову женщина-интриганка.

К счастью, среди свидетельств не было последнего письма Зая.Его маневр сработал. Враги до сих пор не знали, что Нара Оксам владеет тайнойИмператора.

Обвинительница продолжала свою речь и к ее концу скатилась кфактам, к делу отношения не имеющим. Всплыла информация об антивоенном билле,предложенном Оксам и отозванном как раз перед тем, как она получила место ввоенном совете. Все ее прежние голосования в Сенате были извлечены на свет иполучили новое истолкование. Обвинительница ухитрилась изыскать элементывредительства даже в тех актах, которые прошли утверждение единогласно.

И все это представляло собой всего лишь предварительноезаявление. Вот так медленно, ползуче обвинительница только очертила общуюкартину и, видимо, в последующие дни намеревалась завалить Сенат горойдоказательств. Двести минут, в течение которых говорила обвинительница —половина первого дня процесса, — показались Оксам годами.

Но вот наконец Наре Оксам было предложено произнести своеначальное слово.

Председатель Сената продемонстрировал ей пульт ипредупредил:

— Тайны государства священны, сенатор Оксам. Непытайтесь раскрыть их здесь, в Большом Форуме.

— Не стану пытаться, председатель Дрекслер.

Естественно, старого солона просветили исключительноотносительно задуманного Императором геноцида — того самого вопроса, по поводукоторого был задействован закон о столетнем табу. Если Лаурент не ошибался, тонастоящая тайна — та самая, ради сохранения которой его величество был готовприкончить миллионы человек, — была неведома никому из людей, ни живому,ни мертвому, кроме зомбированных аппаратчиков.

Судя по сведениям, полученным от риксского гигантскогоразума, даже аппаратчики об этой тайне говорить не могли. При одном упоминаниио ней их начинали мучить жуткие боли.

Оксам очень надеялась на то, что это правда.

Нара наконец поняла, почему Империя построена на страхе иподкупах, на унижении, на муштровании верности, на суеверной болтовне окаком-то мистическом культе древних времен.

Все это было так, потому что Империя была построена на лжи.

И Оксам обратилась к сенату, готовая развенчать эту ложь.

В первое мгновение она не смогла выговорить ни слова. То,что на нее смотрела вся Империя, было слишком волнующе. На миг Нара испугалась:а вдруг она и сама зомбирована, и какой-то глубоко захороненный в ееподсознании императив не даст ей выговорить заготовленную речь. Но она сделалаглубокий вдох, легонько прикоснулась кончиками пальцев к лечебному браслету —просто так, как к талисману, и прогнала страх. Волновалась она только из-затого, что не знала, как собственная речь аукнется ей в плане эмпатии — ведь ейпредстояло оседлать опасное и очень нервное животное под названием Империя.