– Он мне скажет, – сглотнув ком в горле,прошептала я и повернулась к Лукьянову. – Саша, пожалуйста. – Яопустилась рядом с ним, чтобы видеть его глаза. – Ты же знаешь, как мнебольно. Пожалуйста, Саша.

– Пусть он отойдет, – кивнул он на Тимура. Япосмотрела на мужа. Тот дернул щекой, отводя взгляд, но отошел. – И этитоже, – добавил Саша. Парни попятились в сторону. Саша облизнул разбитыегубы и сказал: – Плач ребенка – просто запись на диктофоне. А в торговомцентре… это была кукла. Обыкновенная кукла. Прости меня. У твоего сына не былошансов родиться живым.

– Да, – сказала я и повторила: – Да. –Поднялась с колен и пошла к Тимуру.

Саша попытался подняться и упал лицом в снег. Меня биланервная дрожь, я схватила Тимура за руку и стояла, зажмурившись, пытаясьсправиться со слезами.

– Садись в машину, – тихо сказал он и, поддерживаяменя, направился к «Хаммеру».

– С этим что делать? – неуверенно спросил один изпарней. Тимур взглянул на меня, помедлил и ответил:

– Ничего.

Несколько дней я отлеживалась дома, а в понедельник вышла наработу. Если исчезновение людей Грузнева и наделало шума, то я об этом ничегоне узнала. Ритку я предупредила, что некоторое время буду дома, сославшись напростуду. Поверил Дед или нет, но уже на следующий день появился в нашейквартире. Тимур даже бровью не повел, проводил его в гостиную, где я лежала надиване в компании Сашки, и устроился в кресле по соседству. Возможно, из-за егоприсутствия Дед был лаконичен.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Нормально. А у тебя как дела?

– Дела? – Он вздохнул. – Лучше небывает. – Похлопал меня по руке и добавил: – Выздоравливай. – Послечего удалился.

Придя в себя, я с головой окунулась в работу. Хотя своимипрямыми обязанностями по обыкновению пренебрегала, сосредоточившись наКорзухине. Идея засадить его в тюрьму не только не ослабла, но даже крепла скаждым днем. Но, как я ни старалась, а продвинуться в этом деле не смогла.

Прошел месяц, а порадоваться было нечему. Вешняков вернулся,однако дело Арапченко так и осталось у Новикова, тот встреч со мной избегал, апо телефону советовал заниматься своей работой. Судя по всему, у него так иостался единственный подозреваемый – Сухов.

Однажды в момент сильного душевного смятения я сидела накухне, держа Сашку на руках, и вдруг заревела.

– Ты чего? – испугался Тимур.

– Боюсь, он был прав, – пробормотала я в отчаянии.

– Кто прав?

– Корзухин. Я ничего не смогу.

– Ну, это мы еще посмотрим, – прижимая моюзаплаканную физиономию к своей груди, сказал Тагаев.

А еще через два дня мне позвонила Ритка. Я как разсобиралась идти на обед и трубку сняла с неохотой.

– У меня на столе список кандидатов в мэры, –сообщила она. – Отгадай, чья фамилия третья?

Я повесила трубку и долго сидела, по обыкновению разглядываястену напротив. Можно поговорить с Дедом, попытаться поговорить. Но он уже всерешил, и наш разговор ничего не изменит. И все-таки я пошла к нему.

– Чего тебе? – ворчливо поинтересовался он, когдая заглянула в кабинет.

– Корзухин… – начала я.

– Забудь о нем, – поморщился Дед.

– Я его посажу, – заявила я со вздохом. – Вотувидишь.

– Я сказал, забудь об этом.

– Не получится.

– Только посмей! – рявкнул Дед и для острасткистукнул по столу кулаком.

– Я его посажу.

– И на мою убедительную просьбу тебе плевать?

– Это ведь просьба, а не приказ.

– Хорошо, я приказываю.

– В таком случае мне плевать. – Я развернулась иотправилась восвояси, не дожидаясь, что он скажет в ответ.

В кабинете мне не сиделось, и, прихватив пальто, яотправилась на улицу. Дошла до ближайшего сквера, устроилась на скамейке,щурясь на ласковом солнышке. На смену злости вдруг пришла уверенность, и,странное дело, на душе стало спокойно. До тех пор, пока я не повернула голову.По аллее ко мне шел Саша, куртка нараспашку, на лице улыбка, очевидно, погодаего тоже радовала.

– Привет, – сказал он, садясь рядом, снял темныеочки и повертел их в руках.

– Ты здесь? – спросила я глупо, конечно, здесь,если сидит рядом.

– Ага. Зализывал раны. Теперь вот в дорогу собрался. Ссобой не зову. Так что давай прощаться.

– Прощай, – кивнула я.

Он посмотрел на меня и засмеялся.

– А знаешь, ты права, ничего бы у нас с тобой не вышло.В тебе есть что-то такое, что меня ужасно раздражает. Вот просто убил бы,ей-богу. Как сейчас, например.

– Почему сейчас?

Он помолчал и махнул рукой.

– Долго рассказывать. А у тебя есть новости?

– О чем ты? – насторожилась я.

– Как же… ты ведь вчера была в поликлинике. Какой тебесрок поставили? Месяц? – Он надел очки, и теперь я не видела егоглаз. – А знаешь, ребенок, скорее всего, мой. Я даже уверен, что мой.По-моему, это справедливо. Как считаешь? Он отнял у меня любимую женщину, а я взнак большой признательности… чего ты язык проглотила? – усмехнулсяСаша. – Все честно. Из-за меня он лишился сына, а теперь благодаря мне егополучит.

– Ты… – только и смогла произнести я.

– Я немного приврал, – кивнул Саша, отвечая на мойнезаданный вопрос. – На самом деле, я приехал туда ночью. Ты была в жуткомсостоянии, и я здорово перепугался, пока не нашел эту ампулу. Ты разговариваласо мной. Наверное, была уверена, что все это не взаправду, и много чегонаговорила. И плакала. Я знаю только один способ утешить женщину. Ей-богу, тыбыла не против. Господь тоже, судя по тому, что произойдет через восемьмесяцев. Забавно, если ребенок будет похож на меня. Что скажет твой Тагаев?Впрочем, он ничего не скажет. Стиснет зубы и будет молчать. Он у нас такой…

– Ты… – повторила я, не узнавая своего голоса.