– Я рада. Потому что никогда не хотела владеть другой женщиной.

– Думаю, я всегда это знала, Энни. А вы знали, что не сможете владеть мной, пока я не позволю вам этого.

Взгляды женщин встретились, и Аннабель кивнула и улыбнулась. Она положила клубок шерсти на маленький столик рядом с креслом-качалкой, прошла в дальний конец галереи и посмотрела на лужайку.

В Библии Кларенса было изображение непорочной Девы Марии, и Пэтси вспомнила о нем, глядя на Аннабель. В мире много страданий, но каждая женщина, независимо от цвета кожи и возраста, перенесла больше горя, чем ей суждено.

– Вы правильно делаете, что уезжаете, – тихо произнесла Аннабель. – Постройте дом, растите детей. И пусть они гордятся своими родителями.

Комок подступил к горлу Пэтси. Она взяла у Аннабель документы и стала спускаться по лестнице, но на нижней ступеньке остановилась и обернулась.

Судорожно сглотнув, она произнесла:

– И еще одно. Вообще-то это была моя идея, но Кларенс ее поддержал. Мы накопили достаточно денег, чтобы купить землю и билеты на поезд. Поговорите с мистером Пейтоном. Вы могли бы взять их, поехать в Филадельфию и забрать мистера Гордона домой. А на обратном пути сделать остановку в Вашингтоне и поговорить с кем-нибудь – может, с генералом Грантом – о вашем муже.

Аннабель прислонилась к колонне, а Пэтси подняла руку с зажатыми в ней бумагами – теперь бесполезными, нужными лишь для того, чтобы показывать их своим детям и внукам. – Многие белые мужчины заслуживают того, чтобы их повесили, – сказала она. – Но мистер Кинкейд не из их числа.

– Я… я не знаю, что сказать.

– Думаю, у вас все получится.

Аннабель медленно спустилась по ступенькам и, подойдя к Пэтси, заключила ее в объятия. Негритянка ощутила нежный аромат лаванды и дрожь маленькой женщины, боровшейся со слезами.

Жена генерала Кинкейда. Такая же смелая, как и ее муж.

– Поплачьте, дитя мое. Вам станет легче.

Она чувствовала жалость и какое-то еще более глубокое чувство, волной поднявшееся в ее сердце. Это была надежда на светлое завтра.

– Миссис Кинкейд, генерал встретится с вами через минуту.

Пейтон взял Аннабель под локоть и помог подняться со стула. Она чувствовала себя громоздкой и неуклюжей. Запахнула полы пальто, в надежде скрыть огромный живот, и посмотрела в озабоченные серые глаза Пейтона.

– Молитесь, чтобы я не сделала хуже.

– Если кому-то и суждено это сделать, то только тебе, Энни.

Аннабель вовсе не была в этом уверена, но знала, что должна попытаться. Она последовала за лейтенантом по узкому коридору. Он остановился перед обитой панелями дверью, открыл ее и отошел в сторону. Аннабель вошла в кабинет.

Генерал Грант сидел за деревянным столом и писал что-то на большом листе бумаги. Аннабель попыталась припомнить, когда в последний раз она видела белую писчую бумагу. Похоже, еще до Ченселлорсвилла. Она молча стояла, ожидая, пока генерал закончит, и разглядывала его.

На нем был простой мундир рядового солдата, только петлицы на сюртуке говорили о его высоком звании. Генерал был невысок, с покатыми круглыми плечами и рыжеватой, коротко подстриженной бородой.

Генерал отложил ручку, посмотрел на Аннабель, поднялся и жестом указал на бархатное кресло:

– Миссис Кинкейд, пожалуйста…

– Боюсь, если сяду в это кресло, то уже никогда из него не выберусь.

– В таком случае…

Он пододвинул Аннабель деревянный стул, а сам сел в кресло.

– Насколько я понимаю, вы пришли умолять об освобождении своего мужа.

– Не думаю, что мольбы так уж необходимы. Из всех заключенных в Форт-Монро он – единственный генерал, и мы с вами знаем, что виноват он не больше, чем любой офицер-южанин.

– Ваш муж был партизаном, предателем.

– Мой муж служил в регулярной армии. Да, он партизан, но не преступник.

– Он знал, на что шел.

– Совершенно верно. Мой муж вел благородную, честную войну, и целью его нападений оказывались лишь военные объекты – отряды солдат, обозы с продовольствием, линии связи. Но он никогда не причинял вреда гражданскому населению и не позволял этого своим бойцам. Ваш генерал Бернсайд разграбил Фредериксберг, а генерал Шерман уничтожил целых два штата. По вашему приказу Шеридан опустошил почти все без исключения фермы в долине Шенандоа. Господи, даже фермы Пенсильвании были сожжены. Вы считаете себя преступником за то, что отдали такой приказ?

– Этот приказ дался мне труднее всех приказов, которые я когда-либо отдавал, но он был необходим, потому что привел к окончанию войны.

– Он привел к голоду.

Уголок рта генерала дрогнул.

– Я жду, пока вы обратитесь ко мне с просьбой, миссис Кинкейд, ради чего, собственно, и пришли.

Аннабель судорожно стиснула лежащие на коленях руки. Сердце болезненно сжалось. Если она ничего не добьется, Ройса повесят. А если не перестанет обвинять генерала Гранта, то он сам сыграет роль палача.

– Хорошо, я буду просить. Упаду на колени, если это поможет.

– В этом нет необходимости.

В голосе генерала послышались веселые нотки, и в душе Аннабель мелькнул слабый проблеск надежды. Генерал широко улыбнулся:

– Пожалуй, вы правы. Генерал Кинкейд сдал свои войска, хотя мог их распустить. И в этом случае они все еще воевали бы в горах Виргинии. Он знал, что его арестуют, стоит ему появиться в штабе Хэнкока. Только смелый, благородный человек мог поступить подобным образом. Ему в одном не повезло – он сдался на следующий день после смерти Линкольна.

– Так вы замолвите за него слово?

– Постараюсь, миссис Кинкейд. Но обещать, что из этого что-нибудь получится, не могу.

– Думаю, я не могла бы просить о большем.

Аудиенция была окончена. Генерал смотрел поверх головы Аннабель невидящим взглядом. Женщина с трудом поднялась и ощутила резкую боль в животе, уже не в первый раз за последние несколько дней. Хоть бы скорее добраться до «Излучины».

– Спасибо, генерал. А теперь я отправлюсь домой и буду молиться, чтобы мой ребенок обрел отца.

Немногословный генерал остался сидеть в кресле, лишь кивнул в ответ. Аннабель уже была у двери, когда он снова заговорил:

– Вы хотите, чтобы я сказал что-нибудь от его имени?

Аннабель медленно повернулась, пытаясь найти нужные слова. В глубине души она знала, почему Ройс примкнул к Конфедерации и воевал до самого конца.

– Скажите, что Ройсу Кинкейду была противна сама идея войны, но он воевал за свой дом, генерал, за Виргинию. Другой причины не было.