А что я? Под чутким руководством Скотта я не просто писал для третьеразрядных журналов, я сделался чудовищно плодовитым, буквально заполонив все тогдашние журнальные прилавки. У Скотта имелась целая когорта тех, кого можно было бы назвать «пленными редакторами» – редакторов журналов, печатавших вестерны, спортивные новости, детективы и сентиментальную прозу для дам. Они платили по центу за слово (а иногда и по процентам за слово) и покупали у Скотта все без остатка, зная, что никогда не случится такого, чтобы он не смог заполнить их номер под завязку.

Чтобы писать хорошо, нужно писать много. Я писал много. Вы можете сказать, что я стал халтурщиком. И будете не правы. Вы будете не правы, потому что мне это не удалось. Оказалось, для того, чтобы стать халтурщиком, нужен особый талант, которым я не обладал. Не думаю, чтобы кто-то старался стать писателем-халтурщиком сильнее, чем я. Наверное, с генами халтурщика надо родиться.

В общем, пару лет я зарабатывал вполне пристойно, а потом вдруг перестал. Перестал совсем, совершенно, начисто. Я вдруг обнаружил, что не могу сесть за пишущую машинку даже для того, чтобы напечатать любовную записку или заказ на доставку продуктов. Я возненавидел писательский процесс. Я возненавидел процесс придумывания сюжета. Я вообще возненавидел литературу – так сильно, что несколько месяцев не читал ничего, кроме газетных новостей. Мне казалось, будто последние два года я провел аки пес, возвернувшийся на свои блевотины. Я ушел от Скотта, превратившегося в крутого литературного агента и представлявшего теперь интересы блистательных звезд вроде Нормана Мейлера и Артура Кларка, – и, насколько мне известно, они его боготворили. Чтобы как-то прожить, я сменил несколько работ – от консультанта по кухонному оборудованию в универмаге до специалиста по заболеваниям в питомнике тропических рыб, не говоря уже о должности крупье в дешевом игорном зале на Таймс-сквер. Когда спустя довольно много времени я снова начал писать, то поклялся, что не коснусь клавиши пишущей машинки, если только не буду иметь что сказать читателю. Честное слово, я поклялся перед собой и перед Богом, так я был благодарен за то, что снова смог производить на свет интересные слова.

Большая часть этих рассказов, однако, написана в те времена, когда моим агентом был не Скотт, а Тед Старджон (во времена Скотта Мередита я почти не писал научной фантастики). Работая у Старджона, я зарабатывал не слишком много, кое-как перебивался. Но перебивался успешно – например, никогда не запаздывал с квартплатой. А главное, как я уже сказал, я зарабатывал, обучаясь. Подозреваю, Рэй Брэдбери и Пол Андерсон тоже ощущали в то время, что зарабатывают, обучаясь. Читая их сейчас, я вижу, что выучились они чертовски здорово.

Не скажу, чтобы что-либо из написанного мной тогда могло хотя бы отдаленно сравниться с их уровнем – ни в коем случае. Просто мои издатели и редакторы хотели полное собрание моих сочинений, вот мне и пришлось, после долгих споров, позволить им его получить. Какого черта, эти рассказы до сих пор мои и ничьи больше, и когда-то я ими даже гордился.

«Вопрос частоты» я начал писать после того, как Фред Пол сообщил мне, что словосочетание «градиент энтропии» – любимое у Сирила Корнблата и что Сирил всерьез намеревается когда-нибудь узнать, что это означает. Словосочетание сразило меня наповал: получался этакий научно-фантастический вариант легендарного «Воркалось… хливкие шорьки…»[4], и мне показалось, что оно идеально подходит для рассказа, который я как раз тогда писал. Вот я и позаимствовал его у Сирила.

Надо сказать, Сирил при встрече был очень мил и сообщил мне, что рассказ ему понравился и что, как ему кажется, он прекрасно дополняет его гениальную маленькую повесть «Марш идиотов», напечатанную примерно тогда же. Это хоть ненамного, но облегчило муки моей совести.

Так, теперь про «Ионийский цикл» (понятия не имею, откуда взялось это название; его придумал не я, а редактор, а как этот рассказ назывался у меня, я давным-давно забыл). Когда я его писал, он казался мне вполне даже пристойным, если не считать языка «больших галактик» и несколько притянутой за уши любовной темы. В общем-то это классический рассказ о решении возникшей проблемы, написанный в самом что ни на есть духе Кемпбелла, вот только сам Кемпбелл не имел возможности ни принять его, ни отвергнуть.

Скажу честно: «Безумием Хэллока» я никогда особенно не гордился. Перечитывая его сейчас, я вижу, что он написан под явным влиянием писателей вроде Г. Райдера Хаггарда, хотя и не дотягивает до их уровня. Впрочем, саму идею я использовал впоследствии еще раз в рассказе, который, на мой взгляд, вышел гораздо лучше и который я продал Горацию Голду в «Галактику»: в «Шоколадно-Молочном Чудище».

«Вирус Рикардо» – классический рассказ про планету. Антураж и фауну для него я позаимствовал из гораздо более оригинального рассказа «Венера и семь полов». А еще его и «Загадку Приипири» я написал по завершении крайне безнадежного (и безрезультатного) романа: жизнь представлялась мне лишенной смысла, сердце мое истекало кровью, и каждая лирическая песня в приемнике, казалось, была написана исключительно для того, чтобы заставить меня страдать еще больше. Впрочем, необходимости платить за квартиру никто не отменял.

Еще один рассказ в стилистике Кемпбелла, «Снаряд-неудачник», в котором корабль спасается от катастрофы, в духе рассказов Малькольма Джеймисона, пусть и не с таким блеском. Мне тогда нравился Джеймисон, и я перечитывал все его рассказы в «Поразительной научной фантастике» по два, а то и по три раза каждый. Правда, сегодня я не могу вспомнить в деталях ни одного.

И наконец, «Проблемный груз». Это первая моя попытка написать этакий экшен. Изначально рассказ назывался «Клейкий бунт» (редактор сообщил мне по телефону, что ему нравится название и что он покупает рассказ, даже не читая. И этот же человек потом поменял название на «Проблемный груз»!), и он должен был стать первым в трилогии, близкой по духу трилогиям Чарльза Нордхоффа и Джеймса Норманна Холла про бунт на «Баунти». Следом за «Клейким бунтом» должны были последовать «Мужчины против космоса» и «Астероид Питкерн», однако интерес к продолжениям у меня иссяк довольно быстро, чему я сегодня, пожалуй, даже рад.

И еще пара слов об этом рассказе. Перечитав его сейчас, я впечатлился тем, сколько я понапихал туда всяких научно-фантастических побрякушек: «негрейсер», «вискодий», «диллитовые контейнеры», «смирительные ошейники с силовыми полями», «короткоствольный шмоблер» – и все это на первых же страницах! И второе, пусть это и не имеет прямого отношения к научной фантастике: редакторы того, без всяких сомнений, абсолютно бульварного журнала заявили мне, что их изрядно смущает пол главного действующего лица, не говоря уже об упоминании организации воинствующих феминисток, сотрудничавших во время войны с врагом. К счастью для этой первой моей попытки продать рассказ кому-нибудь помимо Кемпбелла, они решили, что бабахов и тарарахов в нем достаточно, чтобы прикрыть такие скользкие, можно сказать, почти подрывные идеи.

И вот вам результат: семь рассказов, написанных прежде всего для того, чтобы заплатить за квартиру и прикупить немного еды. Они не так уж плохи, и они дают очень хорошее представление о том, что представляла собой средняя научная фантастика того времени. Мне остается только надеяться, что читатель согласится с моими редакторами и издателями – и не согласится со мной.