Сразу же после похорон Сталина на Западе считали, что власть в России попадет в руки Маленкова, который выдвинул тезис мирного сосуществования двух систем. Однако Маленков, как и Сталин, был председателем Совета министров СССР (фактически премьером) и секретарем ЦК[107]. Через десять дней Маленков был вынужден отказаться от поста секретаря ЦК, после чего позднее на пост секретаря ЦК выбрали Хрущева. Началась эпоха двоевластия, которая заставяла многих гадать о финальном исходе.

* * *

– Я не понимаю, как можно жить и надеяться на то, что прежняя жизнь вернется?

Хотя Ростов и заявил Анне, что у него в тот вечер не было времени для других встреч, он все-таки оказался в кровати актрисы.

– Я понимаю, что во всех этих разговорах про прошлое и прежнюю жизнь есть что-то от Дон Кихота, – развивал свою мысль граф. – Прошлое ушло и вряд ли вернется, но вот наступит ли новая жизнь? Человек хочет того, чего у него нет, и даже если новые силы завтрашнего дня наглухо закроют ворота города, прошлое все равно будет просачиваться сквозь щели в стенах.

Ростов протянул руку, взял у Анны папиросу и сделал глубокую затяжку.

– За последние несколько лет я обслуживал американцев, которые приехали в Москву только для того, чтобы сходить в Большой театр. При этом наш маленький оркестр в «Шаляпине» готов был играть любую американскую музыку, которую музыканты слышали по радио. Это тебе пример того, как действует новое и работают новые силы.

Граф снова затянулся.

– Скажите мне, например, ради чего готовит Эмиль? Во имя прошлого или будущего? Он парит, варит и жарит во имя прошлого. Старые, проверенные рецепты: рыба с юга Франции, птица из-под Парижа, говядина из Австрии. Или дирижер Виктор Степанович…

– Сейчас ты снова вспомнишь манчестерских мотыльков.

– Нет, – слегка раздраженно ответил граф, – я сейчас совершенно не об этом. Вот Виктор Степанович с Софьей садятся за пианино. Что они играют? Разве только одного Мусоргского? Нет, они играют Баха и Бетховена, Россини и Пуччини, а в Карнеги-холле Горовиц исполняет музыку Чайковского.

Ростов повернулся на бок, чтобы видеть лицо Анны.

– Что-то ты молчишь, – сказал он, возвращая ей папиросу. – Ты со мной не согласна?

Анна затянулась и медленно выпустила дым.

– Не то чтобы я с тобой не согласна, Саша. Просто я не уверена в том, что можно всю жизнь, как ты говоришь, танцевать под старые мелодии. Где бы ты ни находился, существуют определенные жизненные реальности, которые в России перетягивают в сторону старого. Возьми хотя бы твой любимый буйабес или овации в Карнеги-холле. Обрати внимание, что Марсель[108] и Нью-Йорк – города портовые. Вот, например, еще два крупных портовых города – Шанхай и Роттердам. Но, любовь моя, Москва – не порт, хотя о ней и говорят, что это «порт семи морей». Москва расположена в центре европейской части страны, а Кремль – в самом центре русской культуры, психологии и судьбы страны. Кремль – это крепость, ей уже тысяча лет, и находится она за много сотен километров от моря. Сейчас кремлевские стены уже не такие высокие, чтобы отбить нападение неприятеля, но эти стены отбрасывают тень на всю страну.

Ростов перевернулся на спину и уставился в потолок.

– Саша, я понимаю, тебе не очень нравится мысль о том, что Россия может быть страной, обращенной исключительно внутрь самой себя. Но ответь, как ты думаешь, у американцев могут вообще быть такие мысли и разговоры? Они думают о том, что ворота Нью-Йорка могут закрыться? Тратят ли они время на размышления о том, что лучше – старое или новое? Америка создана на новом. Они даже и не знают, что такое старое.

– Ты говоришь так, будто мечтаешь жить в Америке.

– Все мечтают о том, чтобы жить в Америке.

– Не смеши меня.

– Я тебя не смешу. Половина живущих в Европе людей готова переехать в Америку потому, что там жизнь удобнее.

– Ты думаешь, удобнее?

Анна затушила папиросу, открыла ящик стоявшей у кровати тумбочки и достала американский журнал с претенциозным, как показалось графу, названием «LIFE»[109]. Она начала перелистывать страницы и показывать Ростову яркие цветные фотографии, на каждой из которых была изображена улыбающаяся женщина, стоящая рядом с каким-нибудь новым изобретением.

– Посмотри – посудомоечная машина. Стиральная машина. Пылесосы. Тостеры. Телевизионные аппараты. Вот даже автоматическая дверь гаража. Что ты на это скажешь?

– А что такое автоматическая дверь гаража?

– Это дверь, которая открывается и закрывается нажатием кнопки.

– Если бы я был дверью гаража, я хотел бы быть доброй старой дверью.

Анна прикурила новую папиросу и передала ее графу. Он затянулся и посмотрел, как дым поднимается к потолку, на котором были нарисованы смотревшие с облаков вниз музы.

– Могу перечислить тебе то, что лично я считаю удобным. Удобно спать до полудня и иметь прислугу, которая принесет тебе завтрак в кровать. Удобно в самый последний момент отказаться от встречи. Удобно держать под окном карету, чтобы в любой момент иметь возможность поехать на вечеринку. Не жениться в молодые годы и, насколько возможно, повременить с рождением детей. Вот, Аня, настоящее удобство, и все это я уже имел. Однако в конечном счете самое большое значение имеет то, что доставляет нам неудобство.

Анна взяла папиросу из руки графа, положила ее в стакан и поцеловала графа в нос.

– Да что же это такое?! Такое ощущение, что ждешь рождения новой звезды, – пробормотал граф, нервно расхаживая по комнате.

Когда ждешь, часы ползут. Кажется, что минутная стрелка остановилась. А секунды? Кажется, будто секунды не просто выходят на сцену и быстро уходят, а становятся в центре сцены, начинают читать прочувствованный монолог с длинными паузами, уходят со сцены, но тут же возвращаются назад, чтобы раскланяться, как только из зала раздается малейший намек на жидкие аплодисменты.

Граф был прекрасно знаком с тем, как медленно движутся созвездия по небу и как неохотно рождаются новые звезды. Он прекрасно знал, каково летней ночью лежать на лугу в ожидании звука шагов возлюбленной. В такие сладкие минуты кажется, что сама природа решила растянуть минуты и часы до восхода солнца, чтобы мы могли насладиться ими по максимуму.

«Сейчас, наверное, уже почти час ночи, – думал Ростов. – Выступление должно было закончиться самое позднее к одиннадцати вечера. Торжественный прием должен был подойти к концу к полуночи. Так что они должны были вернуться уже полчаса назад».