писатели, как Достоевский и Толстой, и можем их прочитать в сознательном возрасте, а наши дети не будут ничего этого читать, потому что к литературе могут приобщить только в школе через кнут… А я предпочитаю, знаешь ли, пряник. Видела в своей жизни много подлецов, читавших в школе Толстого и войну, и мир… Знаешь, Андрей, твое место здесь, мое — там, вот и весь ответ. Ну зачем тебе восстанавливать гринку? Тебе Америка не нужна. Не нужна, — повторила я по слогам. — Настолько не нужна, что вместе с ней оказались ненужными жена и сын.

— Ты постоянно это проговариваешь, чтобы, упаси боже, не начать в этом сомневаться? — проговорил Лебедев пафосно.

— Я не сомневаюсь. Я факты под сомнения не ставлю. Я не гуманитарий. А ты торгаш, так подсчитай, сколько финансов тебе понадобится на жизнь в Штатах. Может, не стоит оно того?

— Оно, может, и не стоит, а вот она, — ткнул он пальцем в меня. — Более чем. Я ведь сам могу детям турвизу сделать.

— Ну можешь и что?

— Ничего, Марина. Просто я могу так же жить с ними в Штатах, если ты считаешь, что там детям лучше.

— Там всем лучше. И не в Штатах, а в Калифорнии. Я не американка, я — калифорнийка, это две больше разницы. Мы, кажется, уже можем спорить с нью-йоркерами, чьи эмигранты круче. Короче, я научилась уважать чужую культуру и чужие границы, получила прекрасную прививку от национализма, и то, что ты называешь эгоизмом, всего лишь требование уважения ко мне как к личности со своими собственными желаниями. Тут не я эгоистка, посмотри в зеркало и увидишь настоящего эгоиста. Хочешь жить в Америке — живи. Кто я такая, чтобы что-то тебе запретить, но не смей шантажировать меня желанием жить рядом. Мне ничего не помешает даже в одной квартире с тобой не встречаться. Питерское коммунальное наследие, знаешь ли.

— Ты никогда не жила в коммуналке.

— Но мои одноклассники жили, даже в новостройках было много коммуналок, чтоб ты знал. Так что… Не бери меня на слабо. Один раз взял и проиграл. Забыл?

— Мы оба проиграли. Я смотрю на это так.

— Твое право. Сказала же, что уважаю твой эгоизм, а ты уважай мой, а то какого хера ты прешься на американскую землю со своим мужским шовинизмом? Я дважды думать не буду, пошлю тебя через букву закона. Уже в Израиле я перестану быть тебе женой.

— Взаимными угрозами мы не до чего не договоримся.

— О чем нам договариваться? Мы же решили, что едем в Израиль, а потом в Штаты. Какое ты примешь в итоге решение, меня не волнует. Прими это, как данность. Мне на тебя насрать, вот и все. У меня в жизни все в шоколаде. Здоровье, тьфу, тьфу, тьфу. Дети выросли. Друзья всех мастей имеются. Я не пропаду. Но я не буду протягивать тебе руку, если ты упадешь. У меня только две руки и обе я тебе уже предлагала. Еще и сердце. Второго сердца у меня нет, так что не разжалобишь утренними разговорчиками. Не старайся.

Глава 34. Игра в резиночку

Мы старались улыбаться, ничем не показывая чужим детям наше внутреннее раздражение друг на друга. Любой гневный взгляд, любую фразу на повышенных тонах они единодушно воспримут на свой счет — старший так уж точно, а нам нужно было прожить в этих стенах почти неделю, а потом — потом будет достаточно отвлекающих факторов, чтобы забыть про утренний кофе с промыванием не фильтра кофейной машины, а наших мозгов — причем, не проточной водой, а бьющей из душевной раны кровью.

Дневное время было занят суетой с освоением местного продуктового и детской площадки. Дима хорошо играл с сестрой — не знаю, в удовольствие ему это было или просто обязанность старшего брата вошла в твердую привычку, но я не чувствовала никакого напряжения между детьми, именно такими и должны быть брат с сестрой. Дима пару раз спрашивал про Машу, то ли забывал ответ, то ли проверял меня на детекторе лжи. Мы должны забрать Машу в понедельник утром. Я купила автокресло, которое собиралась использовать в Израиле и потом в Штатах. Сейчас мы взяли младенческий билет без места, но на трансатлантический перелет я все же собиралась купить отдельное место для автокресла, ну а Андрея можно посадить либо через проход, либо вообще выселить в бизнес-класс. Кстати, а это идея — мне необходимо будет поспать в полете хотя бы пару часов, чтобы человеком сесть за руль в аэропорту. Я планировала попросить сына пригнать мне машину на стоянку, заодно установить кресло для трехлетки. Предстояло немало хлопот, но их я откладывала на потом. Это потом должно было наступить после получения всех документов. Особенно американских виз. На данный момент на руках у меня не было даже российских доков. Пока мы читали сказки и верили в них. Диана по-прежнему отвечала односложно, но я и не ждала особого прогресса за пару дней.

Самыми сложными были ночи. Андрей по-прежнему приходил поздно. Я давала себе слово уснуть до полуночи, но не спала до часу-двух. Не давали расслабиться нервы и присутствие в постели постороннего мужика. Матрасс широкий, но флюиды неприязни бьют прицельно на большое расстояние. Или приязни? Я не знала, как следует классифицировать здоровую реакцию тела на самца — не бешенством матки точно. Но мозг держал все в узде, пусть из последних сил, но у него это получалось хорошо.

В воскресенье Андрей пришел пораньше, когда я только вышла из вечернего душа и заварила на ночь ромашку. Он положил на стол три папки с документами.

— Будешь проверять?

— Я уверена, ты все проверил, — попыталась я унять бешено бьющееся сердце.

— Обмоем родительство?

Я кивнула. Это первая стопка за несколько дней. Он принес две — боже, изменяет принципам?

— Я не стану за тобой допивать, — предупредила я Андрея.

Тот усмехнулся.

— И не надо. Сегодня можно. Сегодня все можно.

Я отвела взгляд — не хотела гадать на омутах его стеклянных глаз. Что он на самом деле думает — для меня тайна за семью печатями, за двадцатью годами разлуки.

— Сил нам!

За такой тост не грех и чокнуться. Я выпила виски залпом, как водку, наплевав на все правила хорошего тона пития благородных напитков. Пусть мы и делали вместе благородное дело, но аристократизма в наших отношениях за эти дни особо не добавилось.

Я оставила стакан у губ, распластала их по стеклу