Ванда сглотнула и медленно протянула.

– Другие страны – другие обычаи… – Сердце колотилось как сумасшедшее, и она услышала свой голос: – Может, это касается… и других вещей?

А после все случилось само собой. Она открыла Рихарду дверь, не раздумывая ни минуты. Ей хотелось в эту ночь стать женщиной. Так – и никак иначе.

Когда они встали друг напротив друга, она подняла руки и стащила комбинацию через голову. Та упала на пол, как белый парус. Потом девушка завела руки за спину. Прошло некоторое время, пока она дрожащими пальцами расстегивала все крючки бюстье. Оно упало рядом с комбинацией. После этого Ванда посчитала невозможным оставить на себе чулки и сняла и их. Все это девушка проделала без какой-либо спешки или стыда. Каким же волнующим было это напряжение! Каким сладким – ожидание!

Ванда знала, что красива. Женственность в ней проснулась пару лет назад, и с тех пор она ловила на себе восторженные взгляды мужчин и завистливые взгляды женщин, подтверждавшие это. Но она еще никогда себя так хорошо не чувствовала, как в тот момент, когда Рихард впервые увидел ее обнаженной.

Он смотрел на стройное тело Ванды с таким благоговением, которым не удостаивал даже свое любимое стекло. Она медленно покружилась перед Рихардом, как фигурка в курантах, словно он взглядом потребовал от нее этого. Она упивалась его восхищением точно так же, как он ее наготой. Ванда не могла дождаться, когда же он наконец коснется ее. Под ласкающим взглядом ее кожа разогревалась все сильнее и сильнее, пока не начала покалывать. Ванда подошла к Рихарду, расстегнула рубашку, но тот нежно, но уверенно отстранил ее. Не сводя с нее глаз, Рихард стал раздеваться сам. Ванда невольно задумалась, были ли у него до нее женщины, перед которыми он уже так раздевался. Когда-то, еще в самом начале, она спросила Рихарда, ухаживал ли он еще за кем-то до нее, не принимая во внимание ее кузину Анну. Но Рихард тогда так и не ответил. Ванда не сомневалась, что у него до нее уже был опыт в любовных делах: слишком умелыми были его ласки, едва ли на такое был способен неопытный мужчина. И он хорошо целовался.

Пока Рихард сбрасывал с ног ботинки, Ванда с нетерпением ждала прикосновения его губ. Дрожь в ее бедрах становилась все ощутимее, и Ванде пришлось присесть на край кровати. Рихард решительным движением расстегнул пояс. Штаны упали на пол.

Ванда невольно застонала. Можно ли мужчине говорить, что он красив? Девушка не решалась. Он был таким мускулистым, как она себе и представляла, но не выглядел тяжеловесно. Широкая грудь переходила в узкую талию, как у танцора нью-йоркского балета. Взгляд Ванды скользнул ниже. Ноги без штанов выглядели намного крепче, чем она представляла.

Когда он наконец полностью разделся, то Ванда даже немного испугалась. Но испугалась она не необычного зрелища, а своего желания, которое душило ее щупальцами, словно гигантский спрут. Она хотела притянуть парня к себе, положить его руки на свои груди, она хотела… Ванда заморгала, пытаясь прогнать возбуждающие картинки.

– Ты такой… мужественный, – прошептала она сдавленным голосом.

Рихард проследил за ее взглядом.

– Мускулы – от тяжелой работы со стеклодувной трубкой, – усмехнувшись, ответил он.

– А… вот это?

Слегка прикрыв глаза, Ванда указала на его член, который вызывающе торчал вверх. Она покраснела от такого легкомыслия. Какое впечатление останется у Рихарда?!

– В этом виновата ты. Ты и только ты! – сдавленно произнес Рихард.

В тот же миг его руки обвили Ванду, а губы слились в поцелуе. Потом Рихард начал ласкать мочки ушей, перешел на шею. Его язык исследовал все бархатные углубления между ее плечами, потом снова вернулся к шее, где от его теплого дыхания встали дыбом крошечные волоски.

От каждого поцелуя дыхание Ванды все учащалось. И вскоре она тоже не могла сдерживаться, она ласкала Рихарда, касалась губами соленой кожи, вдыхала его запах. Они уже перешли на узкую кровать. Она скрипела под их весом, а Ванда и Рихард смеялись.

С каждым поцелуем они все больше обволакивали себя коконом страсти. Ничего вне кокона теперь больше не имело значения. Страстное дыхание, бархатная кожа, тихие стоны, биение сердец в такт, мягкие округлости в мужских объятиях, блаженная боль…

Готовность отдаться заполнила сознание Ванды и понесла ее по высоким волнам к страсти, которая затмила боль и оставила приятное желание.

Ванда давно перестала думать о других постояльцах гостиницы, самозабвенно вскрикнув:

– Держи меня крепко! Всегда…

* * *

– Помоги мне… Я больше не могу!

Пронзительные крики Марии заполняли комнату. Верхняя часть тела приподнималась, дергающая боль внизу живота стала еще сильнее. Все, что здесь происходило, было какой-то несправедливостью. Ей казалось, что от слишком сильной боли она разорвется пополам. Она…

– Ты должна лежать тихо! Элеонора, помоги же ей! Сейчас, уже вот-вот появится ребенок! – Пот тек по лицу Патриции, ее лицо так напряглось, словно она сама испытывала часть боли, причитавшейся Марии. Она нетерпеливо взглянула на акушерку, которая стояла между ног невестки. Почему все происходит так долго?

Правая рука акушерки скользнула внутрь Марии. Она сосредоточенно нащупывала ребенка, который не хотел выходить.

– Пусть она уйдет! Я не хочу этого. Это так больно… – Горячие слезы текли по лицу Марии. Новая волна боли накрыла ее, прежде чем она успела отойти от предыдущей. Мария взвыла.

Молодая акушерка, которая до этого помогала лишь при четырех родах, вытащила окровавленную руку, после чего стоны Марии несколько утихли. На лице Элеоноры читалась беспомощность, пока она отирала лоб Марии влажным полотенцем.

Теоретически она знала все приемы, которые нужно применить, если головка ребенка находилась в неправильном положении. Но в книге ничего не было написано о том, что делать, если роженица ведет себя, как взбесившаяся корова! Как только она начинала нащупывать маленькую головку, молодая графиня приподнималась и головка снова куда-то исчезала. Она училась у одной матроны, и у той все женщины лежали спокойно, выполняя все, что им велела пожилая акушерка.

– Пусть она кричит сколько хочет, – всегда объясняла ей наставница. – Крик помогает. – И вот теперь эта немка орала во все горло, только в родах это ей совершенно не помогало.

Если бы хоть не было так жарко! Элеонора попыталась отлепить от тела пропотевшую одежду. При этом она взглянула на настенные часы и испугалась. Уже так поздно!

Прошло целых шесть часов, а положение ребенка существенно не изменилось.

Элеонора впервые ощутила приступ паники. Нужно было что-то делать, жизнь ребенка находилась в опасности.

– Что такое, сколько ты еще собираешься возить мокрым полотенцем по лицу Марии? – прикрикнула графиня на молодую девушку. – Ты не видишь, что она едва не теряет сознание? Пульс все слабее… – Она выпустила запястье Марии. И рука той тотчас же упала на кровать, как у безжизненной куклы.