Кстати сказать, то, что Богиня открыла ей в россыпи гадальных костей, почти никому не сулило совсем плохого. Некоторым, правда, будет тяжело и горько. Но главное ведь — к чему придёшь. Чтобы сделать хороший меч, кузнец греет железо и бьёт его тяжелым молотом, а потом закаляет в масле. Кузнецу трудно, мечу тоже, но иначе не получится. Говорят же старые люди — на высокую гору легких путей нет…

Не надо думать, что какая-то знахарка может лепить чужие судьбы. Ничуть не бывало. Даже служанки Гемм, сматывая свои клубки, имеют дело с тем, что уже есть. А Сару лишь видит. Видеть — это и есть её искусство. Можно вмешаться… немножко. Подтолкнуть, или задержать, или поддержать. Бросить камень с горы — и другие камни придут в движение, и всё изменится. Почему-то Сару проще было представить себе всё именно таким камнем…

Она долго молилась у Ворот Гемм. И гадала, бросая кости, двигала их на столе, выкладывая узор — не раз, и даже не десять. За три дня её волосы побелели совсем, она плотнее закрывала их платком. Глаза сильнее оплели морщины.

Она поняла в точности, какой камень бросит. Чем, или, точнее — кем придется заплатить. Раз за разом кости говорили одно. Ну что же, она готова. Да, не хочется. Нет, всех подробностей она не видит. Богиня не открывает всего! А Сару к весне умрёт от старости — её плата…

Фай не узнает. И никогда не станет делать подобное. Никому не надо этим заниматься! Это — для служанок Гемм, они обижаются и забирают молодость и здоровье у той, которая осмелилась тронуть запретное.

Сару спрятала кости в мешочек и села прясть. Хорошая шерсть, мягкая, не колючая, из такой толковая пряха напряла бы дорогой тонкой пряжи. Когда-то только такую они настригали со своих овец. Сару пряла нить толстую, но ровную — мастерство никуда не денешь. Фай потом свяжет тёплые носки, они понадобятся к зиме. А точно ли?..

И думать нечего. К зиме всегда нужны носки.

Сару поглядывала на дверь — ну когда уже? Сама не понимала, почему ждала. Но после гаданий такие наития накатывали почти всегда — как добавка, гостинец сверх полученного. Придут…

А кто придёт?.. Её бестолковый хозяин?

Да нет же, он неплох. А в своём деле так даже хорош. Сару, можно сказать, повезло. И внучке повезло. Всё бы ладно было у её хозяина, но тоже кто-то не туда толкнул камешек…

Придет Беловолосая?

Да, она. Аста зашла, покачиваясь, и бухнулась посреди комнаты на колени. Сару замерла от неожиданности, потом внутренне рассмеялась — вот кто бы ждал такого от гордячки? Поначалу была в точности высокородная тани! Быстро её обломали крутые горки. Хотя чего там — как каталась сыром в масле, так и продолжает. Не по её задумке полотно ткётся — но обычно всегда так. Вон и бай-тани, вдова Суреша, не особо радуется…

— Помоги, бай! — всхлипывая, попросила Аста.

И обращению здешнему научилась…

— Ты встать, — мягко сказала Сару.

Нагнулась и поймала веретено с пряжей, отложила.

— Сесть там, — она показала на скамью у стола. — Кувшин питьё. Ты пить. Спокойна быть. Понимать?

Аста закивала, кусая губы. Понимать старуху то ещё дело, но раз пришла — куда деваться. Она встала с колен и прошла к столу, села и налила себе питья. Отвар трав был и горьковатым, и сладким, и вкусным. Всё, что стояло у старухи на столе, обычно было вкусным.

Аста положила на стол несколько монет.

— Гадать нет, — отрезала Сару. — Не мочь.

И правда, не смогла бы. Даже за плату, когда в главном сама не тратишься. Просто сил не было совсем.

— Нет-нет, не надо гадать. Я поговорить пришла. У меня забрали ребенка, — сказала Аста. — Как вернуть? Дай совет, можешь?

— Деньги нет, — хмыкнула Сару, кивком показав на монеты. — Говорить деньги нет. Приходить, говорить. Сару говорить деньги нет.

Действительно, за разговоры Сару пока что не брала серебра. Только вот с трудом подбирать слова тоже не в радость, конечно. Не пришлось ей учить язык кандрийцев, нужды не было.

Аста деньги не забрала, напротив, подвинула их к Сару.

— Поможешь?

— Ты ещё пить, — Сару показала на кувшин. — Ты спать. Потом думать. Мальчик нет. Сын уйти. Сын жить. Отпускать — он твой. Держать — беда сын. Судьбы нет, счастье нет. Держать юбка — нет сын.

— Рон не вырос ещё, — возразила Аста. — Он слабее брата. Я-то знаю.

Сару только покачала головой. Они помолчали.

— Что мне делать, дай совет? — опять заговорила Аста. — Только обещай, что никому не скажешь. Ты ведь хранишь секреты гаданий, когда тебе платят?

Сару пожала плечами, выразительно кивнула, взяла монеты и спрятала их в сумочку на поясе.

— Я тебе ещё принесу. Десять золотых, хочешь? У меня есть. Только разговоры что ветер, да? Мне совет, а ты всё забыла, так ведь? — Аста улыбнулась заискивающе.

Обратиться за помощью больше всё равно было не к кому. Ведьмы, если берут деньги, то всегда хранят тайны и держат слово — это известно.

Сару показала Асте на веретено.

— Что делать ты? Прясть шерсть. Хотеть — прясть. Ты хотеть?

— Мне так его жаль, что я готова на все. На всё, что угодно, понимаешь? — заговорила Аста совсем не о шерсти. — Тут все мучают его. Над ним смеются. Такого не было раньше. Никогда не было, ты понимаешь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сару подняла удивлённый взгляд.

— Смеются Рон? Нет. Его принять волк. Будет пахтан. Когда юбка нет.

Сару всё-таки не умела читать мысли.

— Что ты сказала? Да нет же, — махнула рукой Аста. — Причем тут Рон? Ему плохо. Жена — не жена. Он ей не нужен, а она ему. Не их одних поженили по приказу, но такого я ещё не видела, — она говорила о Сайгуре.

— Тан. Он так, — поняла и согласилась Сару.

— А что делать?

— Ты прясть, — старуха была серьезна. — Не хотеть? Не прясть.

— Ты издеваешься надо мной? — часто задышала Аста.

— Нет. Делать он. Тан он. Делать ты? Нет.

— Мы давно вместе. Он мой, понимаешь? — Аста вскочила, но тут же села на место, вздохнула. — И со мной ему было хорошо. Скажи, если не будет красного цветка, он ведь потеряет Дьямон?