Ана крепко обнимала брата, уткнувшись носом в его шею, – она так делала, еще будучи ребенком. Ее слезы намочили белый шелк его камзола. Ана думала, что будет сидеть так вечно и никогда больше не встанет.

– Она убила императора! – раздался истошный крик Морганьи.

Медленно, капля за каплей, восприятие реального мира возвращалось. Окровавленный ковер под ногами. Вопли паникующих и умирающих. Алая жидкость, пропитывающая ее платье.

Ана опустила голову Луки на пол, пригладила волосы и закрыла глаза. На его лице замер призрак улыбки.

Мир окрасился в красные тона: она видела его, как картинку, от краев которой полз живой, дышащий туман. Все заполнилось запахом крови.

Ана выпрямилась. На месте сердца у нее теперь зияла дыра. Она не чувствовала горя. Пока что. Как только она даст волю печали, Ану накроют ее волны, и она больше никогда не всплывет.

Нет… в пустоте внутри нее разгоралась ярость. Тлеющая. Бурлящая.

Краснота застилала глаза, щупальца потянулись ко всем источникам пульсирующей крови. Ана опускалась в сладостную тьму. Ана тянулась к ней.

Мир взорвался алым цветом. Ана отшатнулась назад, зажмурила глаза, задыхалась, пытаясь схватить ртом воздух. Медленно, как в тумане, перед ее внутренним взором проявлялись кровавые силуэты. Изображение становилось ярче и четче, и когда оно перестало расти, Ана почувствовала, что все это время смотрела на мир через затемненное стекло… до этого момента.

Все было ясным, первобытным. Ее сила родства заменила ей зрение, обоняние, слух, тактильные ощущения и вкус – все слилось воедино. Она видела каждую отдельную капельку крови на полу, как будто она была ярко сияющей в небе звездой. Она чувствовала запах алкоголя, циркулирующего в венах гостей, привкус смешавшихся адреналина и страха; слышала, как отчаянно бились их сердца.

На нее опустилось некое извращенное чувство умиротворения. Она просканировала окружающее пространство, и ее внимание привлекла медленно пятящаяся назад фигура у нее за спиной. Его кровь была холодной, как сама тьма; она пахла гнилью и на вкус напоминала смерть.

Не двигаясь, даже не открывая глаз, она притянула его к себе, как ребенок тряпичную куклу. По вибрации его вен она поняла, что он кричит.

Он сжался при виде ее, его сила родства была поглощена ее мощью. Ана открыла глаза.

– Садов, – прошептала она.

Садов таращился на нее, кинжал в его руке был покрыт кровью Луки.

Мысленный щелчок, и он повис в воздухе перед ней, руки и ноги распростерты в разные стороны, как у пришпиленной к дощечке бабочки. С чего бы мне начать? Как бы сделать больнее?

Черты Садова исказил страх.

– Н-нет, Кольст принцесса, – шептал он. – П-прошу…

Ана ему улыбнулась.

– Ты маленький монстр, – протянула она, сжимая его сильнее и заставляя вскрикнуть от боли. – Разве не так ты всегда называл меня?

Он кричал, лицо становилось красным от того, как крепко она ухватила его кровь. У губ появилась пена. С перекошенным от боли лицом он выглядел точно как существо из преисподней, деимхов из ночного кошмара.

– Ты хотел монстра, – прошипела Ана. Послышался треск, и из носа Садова начала сочиться кровь. – Получай.

Она и не подозревала, какое наслаждение принесет ей отразившийся на его лице первобытный ужас, какой восторг она испытает от каждой капли крови, упавшей на пол.

Сквозь красную пелену своей силы родства она почувствовала, как за ней кто-то наблюдает. Взгляд был одновременно и знакомым, и чужим. Морганья не сводила с нее своих светлых глаз, и Ане показалось, что она вернулась в детство. И в этом взоре светилось нечто похожее на одобрение.

Одобрение. У Аны скрутило живот. Она посмотрела на Садова, болтающегося перед ней, как марионетка, пытаясь вдохнуть немного воздуха. Все это время Морганья наблюдала.

Она не собиралась остановить Ану и предотвратить убийство Садова. Нет – Морганья хотела, чтобы Ана убила Садова.

Перед ней промелькнуло воспоминание: серебристая, заснеженная площадь, толпа, алая лужа, разливающаяся по брусчатке. Восемь скорченных тел, чьи конечности изогнуты под неестественными углами. Они лежали по кругу, как огромные лепестки угловатого цветка, в котором она была сердцевиной.

Ана упала на колени и закричала. Высокий, протяжный крик, грозивший расколоть ее разум, как стекло.

Все в порядке, сестричка. Я здесь. Братик здесь.

В подсознании она находилась в своих покоях, Лука обнимал ее за плечи и шептал слова утешения.

Воспоминание сменилось, и теперь он, умирая, лежал у нее на руках, и красное пятно расползалось по его одежде.

Обещай мне, сказал он.

Он не просто просил ее пообещать стать императрицей. Нет – Лука всегда мыслил шире. Всю жизнь брат присматривал за ней, оберегал… от чего он оберегал ее? Не от смерти. Не от несправедливости мира. И даже не от Садова или Морганьи.

Лука защищал ее от темной сущности ее силы родства; от той Аны, которой она все еще могла стать.

Убить Садова, отомстить… Если она сделает этот выбор, то превратится в монстра.

Обещай мне.

Мир стал терять цвет. Краснота меркла. Она отпустила Садова, и он свалился на пол. Гнев, жажда крови, ослепительная ярость сначала поглотили ее, а теперь отступали, как отлив, оставляя ее избитой и растерянной.

Ана сдалась. Как будто издалека доносились до нее выкрикиваемые Морганьей приказы. «Убить ее!» – командовала ее тетя. Она опасный аффинит. Она могла нас всех погубить.

Постанывая, Садов отполз от Аны, оставляя за собой кровавый след. Вокруг метались гости, кто-то выбегал через дверь, а оставшиеся члены совета забились в самые дальние уголки тронного зала.

На Ану опустилась тень. Лицо было знакомо: огромные глаза на бледной коже, лысый череп. Он смотрел на нее загадочным взглядом.

Ана почувствовала, что к ее губам поднесли холодный стеклянный пузырек; сладковатая, похожая на мед жидкость полилась в ее горло. Это был не божевосх. Какой-то другой яд. Ана начала сопротивляться. Но в серых глазах застыло упорство. Тециев зажал ей нос. У нее не оставалось сил бороться.

В голове стало душно.

От горла к животу и дальше в конечности распространялось онемение.

– Я все сделал, Кольст императрица, – Тециев отстранился, и его голос стал далеким. – Кровавая ведьма умрет.

Яд действовал быстро. Он льдом бежал по ее венам, сковывая ее мышцы.

В нескольких шагах от нее на помосте лежал Лука. Он выглядел умиротворенно.

Я люблю тебя Лука, подумала Ана. Прости меня.

К ней приблизилась фигура. В глазах Морганьи стояли слезы, и когда она опустилась на колени рядом с Аной, они покатились по ее щекам. Она положила ладонь на щеку Аны; ее пальцы были ледяными. Морганья медленно поднесла свои губы к лицу Аны, останавливаясь на расстоянии вздоха.