За этим последовала вспышка яркого света.

Я снова был у моста. Господин Кролик выставил руку, следя за тем, чтобы я не побежал раньше, чем нужно.

Что сейчас произошло?

– Натянуть тетиву!

Я посмотрел по сторонам. Никто, похоже, и не заметил, что случилось нечто странное или необычное.

– Стреляй! – Стрелы ванэ из Кирписа полетели в ночь.

Воины побежали.

На этот раз я был готов. Я бежал вместе с остальными, тщательно следя за тем, чтобы не вылезать за линию щитов. У ванэ Манола не было таких организованных отрядов, как наши, которые стреляли залпами. Их лучники подкрадывались к нам по деревьям и безмолвно выжидали, когда представится подходящая возможность.

«Убийцы, – подумал я. – Ну разумеется».

Еще одна группа солдат из Кирписа ждала нас у следующего дерева, хотя среди них мертвых было больше, чем живых. Они одержали победу в схватке, однако мост был перерезан, и они остались удерживать позицию в одиночестве, ожидая прибытия подкреплений. Они сражались храбро, почти до последнего.

Когда я проходил мимо них, все они, даже тяжелораненые, опускались на одно колено.

Мне хотелось, чтобы они это прекратили. Если вражеские лучники еще не знали, что я важная персона, то теперь им все стало ясно.

Перед нами горела растительная масса, изрубленная клинками. Господин Кролик многозначительно взглянул на меня и кивнул в ее сторону.

Именно в тот миг на нас напали ванэ из Манола.

Я не сразу понял, что существа, двигающиеся на нас, не животные. Их темные цвета сливались друг с другом; им помогала одежда, которая была окрашена не в один цвет, а в кусочки зеленого, серого и фиолетового. Тераэт сказал мне однажды, что ванэ из Кирписа хотят, чтобы их увидели, а ванэ из Манола – чтобы их увидели, когда уже слишком поздно. Я задумался о том, как ванэ Кирписа – в плотном строю, окрашенные в яркие цвета, заметные – могли бы одержать победу, ударив в самое сердце врага[90].

Затем я увидел – как.

Ванэ из Манола атаковали тихо и точно, все их клинки и стрелы были смазаны ядом, однако враг редко подходил достаточно близко, чтобы атаковать. Каждый ванэ из Кирписа, стоявший на платформе, был волшебником. Когда враг атаковал, наши маги призывали танцующие клинки из лилового огня, или молнии. Кто-то побежал ко мне, однако растворился, превратившись в горстку ярко-желтой пыльцы, которая рассеялась по ветру.

Но фигуры у себя за спиной я не заметил. Кто-то крикнул, предупреждая меня, и я обернулся, но даже не успел выхватить меч из ножен. Да, он у меня был. Он бил меня по ноге, когда мы бежали через мост. Я неловко попытался достать его, когда один из нападавших сблизился со мной.

Сделать это я не смог.

Я успел поднять взгляд, посмотреть в глаза цвета вина, почувствовать ледяной холод меча, который перерезал мне горло.

Вспыхнул свет.

Я снова оказался на платформе. Через несколько секунд должны были появиться ванэ из Манола.

– Засада! – крикнул я и выхватил меч.

На этот раз я отбил меч воительницы в сторону, и она не смогла нанести мне смертельный удар. Я воспользовался тем, что она раскрылась, и неловко полоснул ее по животу. Она вскрикнула, но, тем не менее, сумела ударить меня кинжалом. Клинок рассек мою перчатку и ладонь. Огонь вспыхнул, пронесся по моей руке, а затем наступила тьма. Ее сменила вспышка света, и все началось сначала.

Я умер три раза, пытаясь справиться с этим убийцей, и еще пять, когда выбирался из засады. За каждым фатальным просчетом следовала яркая вспышка, и я появлялся снова – достаточно далеко от места смерти, и поэтому успевал сообразить, где я ошибся. Взмахнуть мечом в эту сторону, сделать шаг в другую, понять, что излишняя робость в одних обстоятельствах столь же плоха, как и чрезмерная спешка – в других.

Я учился, умирая, и каждая смерть продвигала меня вперед.

Затем мы пришли в движение; мы бежали, мы теснили врагов заклинаниями, стрелами и мечами. Мы забрались на платформу, висевшую между двумя огромными ветвями.

Перед нами стояло Дерево-Мать.

Я не понимал, что я вижу. Я не мог уместить это у себя в голове. Поначалу мне показалось, что перед нами огромная стена – стена, на которой построены веранды, изящные павильоны и дворцы с витражными окнами, сиявшими, словно драгоценные камни. Только когда я поднял взгляд, то смог оценить размах ветвей и зеленый бархат листьев вдали. Это было дерево, на котором уместился бы целый мир, где должна жить Галава, – если бы в мире был бы хоть один храм в ее честь. Оно казалось вечным и бессмертным. Это дерево существовало всегда и будет существовать вечно.

И мы, разумеется, пытались его поджечь.

Я сглотнул желчь, когда увидел костры, которые оставляют шрамы на коре дерева и уничтожают прекрасные здания. Перед нами появился металлический мост; он заменил тот, который противник перерезал в последней попытке защитить бастион.

Но нас ничто не могло остановить.

Я хотел о чем-то спросить. Я хотел что-то сказать. Можно ли отозвать войска? Кто здесь прав? Есть ли тут правые? Я почувствовал, что мои симпатии склоняются на сторону ванэ Манола – просто потому, что мне было больно видеть, как гибнет их родина. Я не знал, чем так Хаватц обидела короля ванэ Кирписа. Насколько я помнил рассказы Сурдье, она никогда не выступала на стороне Куура и не помогала Кандору. Она убила императора Куура, а не помогала ему.

Все это было неправильно.

Мои спутники подобных опасений не разделяли. Они рубили врагов направо и налево. Было еще несколько ярких вспышек, еще несколько историй началось заново, когда я не сумел отразить атаки. Я был уверен, что король ванэ, за которого я себя выдавал, проделал бы все это без труда. Сейчас я впервые осознал, как мало знаний о фехтовании я получил у Дарзина. Всю жизнь я прикасался к мечу только для того, чтобы его украсть, и полугода тренировок с Калиндрой и Сзаром не хватило, чтобы это исправить.

Мои телохранители распахнули тяжелые двери, на которых были вырезаны звери и хищные птицы, окружающие высокое дерево, – этот символ в объяснении не нуждался. Залы были пусты, но ванэ, которые, возможно, охраняли их, ушли защищать другую часть дворца. Нас никто не остановил.

Наконец мы добрались до зала, расположенного в глубине самого дерева. В его противоположной части ветви были подрезаны и изогнуты так, чтобы из них получилось кресло. На нем сидела спокойная и сосредоточенная женщина.

Ее кожа была настолько черной, что отдавала в синеву. Ее волосы казались темно-зеленым шелковым водопадом, они напомнили мне листья папоротника, если смотреть на них снизу. Ее глаза были зелеными и карими, но не только; в них отражались все окружавшие ее цвета. Ее платье из зеленого шелка и перьев выглядело так, будто соткано из сновидений.