Уильям Фейторн. Портрет философа Томаса Гоббса. Гравюра. 1668

5. Сама Церковь становится в то время рационалистической. Неистовый закон горячечных видений Кромвеля отвечал потребностям некоторых англичан, чья раса еще не угасла, но большинство желали менее яростной религии. Выдающийся христианский мыслитель Барроу — профессор математики. Его теология научна, его мораль утилитарна. Он показывает, какое это очевидное преимущество для человека — обеспечить себе ценой нескольких довольно легких жертв вечную награду. Тиллотсон, в восторге оттого, что книгопродавец посулил его будущей вдове 2500 фунтов за права на его неизданные проповеди, популяризирует свою «Мудрость быть верующим» и доказывает эту мудрость практическими доводами, стройными, как геометрическое доказательство. «Никакого воодушевления, никакого воображения, ни одного из тех достоинств стиля, которые составляют эстетическую ценность Боссюэ, Бурдалу, Массийона, но здание весьма недурно построено и весьма завершено».

Титульный лист «Левиафана» Томаса Гоббса. Издание 1651 г.

6. Эта умеренная и рассудительная религия оказывает большое влияние на англичан. Будет неверным полагать, основываясь лишь на комедиях и мемуарах придворных, будто во времена Реставрации вся страна отдалась цинизму и разврату. Это нравы меньшинства, праздных людей, которые тратят время на искусственные любовные увлечения, поскольку не используют его для реальных потребностей. В поместьях, в лавках, на фермах семейная жизнь остается такой же, какой всегда была. Читая многие частные письма, обнаруживаешь прекрасные супружеские пары, объединенные глубокой нежностью. Пипс во время своих прогулок встречает у лондонских ворот старого пастуха, читающего Библию своему внуку. Библиотеки полны богословскими книгами, а проповеди при Карле II продаются лучше, чем стихи.

7. Английская революция 1688 г. ни в чем не похожа на революцию 1789 г. В Великой французской революции классы вступают в конфликт. Буржуа и крестьяне восстают против короля и дворянства. В Англии нет ничего подобного. По всей видимости, два больших конфликта английской революции — это религиозный и политический. Кто будет преобладать: король или парламент? Кто будет формировать души: Римская церковь, Англиканская или церковь индепендентов? К этим двум конфликтам надо добавить и третий, не столь явный: фискальный. Кто будет оплачивать расходы государства? Богатые — посредством прямых налогов или массы — посредством косвенных? Карл I, по определению Дизраэли, был «человеком прямого налога». Революция — это, конечно, победа парламента, но это также победа имущих классов. На протяжении нескольких лет во времена левеллеров-уравнителей могло показаться, что рождается эгалитарно-пуританская оппозиция. Но в результате этих опасений сблизились друг с другом крупные вельможи из числа сторонников парламента и сторонников короля. Хотя первые стали вигами, а вторые — тори, между ними существовал молчаливый уговор — отдалить от власти всех, кто заражен опасными умонастроениями. Таким образом, пуританство, не признающее иного авторитета, кроме авторитета совести, будут держать в стороне от всякой политической жизни.

8. Подобно тому как парламент победил корону, авантюра Стюартов стала и победой общего права. После них кончилась Англия административного права и прерогативных судов; закон стал одинаковым для всех, столь же суровым по отношению к государству, как и к отдельному человеку; Habeas corpus окончательно закрыл область правосудия для «государственных интересов». Во Франции революционные ассамблеи конца XVIII в. и позже Национальная ассамблея (1871) попытаются, опрокинув монархию и империю, сразу же создать сильное государство. Английская же революция 1688 г., напротив, не имела иной цели, кроме как ограничить силу государства в пользу прав подданного. Парламент, призвав Вильгельма и Марию, навязал им свои условия. А это означало, что у Англии, которую от чужестранных армий охранял пояс морей, а от внутренних беспорядков — законопослушание ее граждан, первоочередной заботой была отнюдь не защита своих рубежей от вторжения, а провинций от анархии, но «ограждение свободы, процветания и религии подданных от правительственного произвола».

9. Бёрк называет события 1688 г. «счастливой и славной революцией», и это действительно было счастьем для Англии, что она смогла осуществить самое большое изменение в своей истории — перешла от деспотии к конституционной монархии и при этом англичане из обоих лагерей не выкопали между собой ров, который потом было бы слишком трудно преодолеть. Если бы Кромвель остался у власти и стал родоначальником новой династии, возможно, что Англия оказалась бы надолго разделена, как будет разделена Франция после 1789 г.; обобранные потомки кавалеров не простили бы так легко свое поражение потомкам круглоголовых. Относительная умеренность политической борьбы в XVIII и XIX вв. объясняется умеренностью Реставрации Карла II, потом, после бегства Якова II, согласием обеих партий защищать протестантскую религию и, наконец, начиная с 1807 г., присоединением к ним последних легитимистов из-за угасания линии законных королей. Тогда как во Франции во времена террора между «синими» и «белыми» (или, как скажут позднее, между левыми и правыми) разгорелась вендетта, не забытая даже до сих пор, в Англии после 1688 г. политические страсти, хотя и горячие, никогда не достигали накала религиозных чувств.

©Александр Гузман

1. Худощавый темноволосый голландец с серыми проницательными глазами, который в 1688 г. стал королем Англии, отнюдь не был ей чужим — ни по крови, поскольку являлся внуком Карла I, ни по родству, поскольку был супругом дочери Якова II, но он всегда казался англичанам, и вигам и тори, иностранцем по своему характеру, вкусам и представлениям. В те времена веселого распутства его находили если не чистоплюем, то по крайней мере человеком серьезным и совсем не занимательным, а когда в моду вошла элегантная болтовня, он, как и самый выдающийся из его предков, предпочитал отмалчиваться. В старые английские споры о главенстве парламента или Англиканской церкви он вмешивался только с надменной, почти презрительной терпимостью. Поскольку его владениям в Нидерландах угрожала все возраставшая сила Людовика XIV, он всегда оставался человеком с континента. Для него поддержание «баланса сил» в Европе оставалось главной целью. Этим и объясняется парадокс, что государь, который менее всего верил в парламент и в своей родной стране победил демократию, в Англии стал одним из основоположников парламентской монархии. Стараясь защититься от более серьезных угроз, Вильгельм воспользовался тем инструментом, который оказался под рукой. Он пытался сохранить то, что еще оставалось от личной власти, но после его смерти все партии признали, что реальная власть в парламенте принадлежала только королю. Революция 1640 г. показала, что Англия отказалась становиться абсолютной монархией, революция 1660 г. — что она отказалась становиться республикой. Оставалось только найти способ быть одновременно республикой и монархией.