Мерри и не думала, что их брак продлится долго. Но это ее не волновало. Она уже поняла, что счастье мимолетно и зависит от случайной удачи: оно похоже на золотую рыбку из дешевого универмага — девяносто девять из ста умирают на второй день, и лишь одна выживает, толстеет и барахтается в аквариуме годами.

Интересно, будет ли у них ребенок. Для отца это было бы праздником. Но что ожидает ребенка в жизни? Она поставила бокал на стол судьи. И какое ей дело? Какой смысл думать об этом?

— Наверное, Артур уже подогнал машину, — сказал Мередит. — Спасибо, судья.

— Не за что. Желаю вам приятного путешествия.

Мередит подал Нони руку, другую — Мерри. Все трое покинули апартаменты судьи и спустились к машине.

Мерри вернулась домой счастливой. Но все-таки ей в это счастье не вполне верилось. Что-то было не то. Чего-то не хватало. Она бесцельно бродила по гостиной, взяла сигарету и вдруг осознала, что минуту назад уже закурила одну. Что-то все же не так.

Она бросила в пепельницу сигарету, села и задумалась. Потом поняла. Элейн. Мать.

Было ясно, что охватившее ее беспокойство несерьезно и даже банально, но чудесное улучшение отношений с отцом все-таки заставило ее теперь подумать о том, что и другое чудо, пожалуй, тоже возможно. Может быть, ей удастся восстановить нормальные отношения с матерью? Хотя бы приятельские.

Она ни разу не собралась съездить к матери за все время, что была в Калифорнии. Она оправдывалась перед собой тем, что постоянно занята на съемках, что устала, но при этом прекрасно понимала, что это — только отговорка. Она звонила матери раза два, но оба раза та разговаривала с ней весьма прохладно. И Мерри даже радовалась тому, что ей так и не пришлось увидеться с матерью. Но теперь она задумалась, стоило ли этому радоваться.

Она сняла телефонную трубку и набрала номер. К телефону подошел Лайон.

— Лайон? Это Мерри.

— Привет, Мерри, — ответил он безразличным тоном.

— Я хочу приехать сегодня вечером, навестить вас. Мы не виделись целую вечность.

— Мамы нет. Она вернется через час.

— Мне что, нужно получить специальное разрешение? — спросила шутливо Мерри.

— Наш дом — твой дом, — ответил Лайон.

Странно звучали такие слова в устах четырнадцатилетнего подростка. Возможно, он тоже шутил, желая растопить лед в их отношениях.

— Я буду часа через полтора, — сказала она и положила трубку.

Она припарковала свой белый автомобиль перед знакомым домом, с радостным предвкушением встречи взбежала на крыльцо и позвонила. Лайон открыл дверь.

Мерри оторопела от неожиданности, не веря своим глазам.

— Боже, что это с тобой? — спросила она.

На нем был шафранного цвета халат и веревочные сандалии. Волосы были подстрижены ровным кружком, а на макушке сияла тонзура.

— Оставь обувь на пороге, пожалуйста, — попросил он.

— Что? — переспросила она. — Что за дела?

— Они ведь кожаные.

— Ну да, конечно, кожаные!

— Я принесу тебе пару веревочных сандалий.

— Что все это значит?

— Или ты хочешь бумажные тапочки?

— Перестань, Лайон? Что с тобой? Ты это серьезно?

— Вполне.

Но она не сомневалась, что это шутка. Иначе и быть не могло. И решила продолжать игру дальше. Она сняла туфли и вошла в дом. Но Лайон остановил ее.

— Сумка! — сказал он.

— Что сумка? Не могу же я оставить сумку на крыльце. Ее же украдут! Кроме того, там мои сигареты.

— Тебе они здесь не понадобятся. Мы с матерью не выносим, когда в доме курят.

— Да что же это такое?

— Проходи! — пригласил ее Лайон.

Она положила сумку у порога, рядом с туфлями, и последовала за ним. В доме странно пахло. Она принюхалась и узнала запах сандаловых благовоний.

Гостиная была погружена во мрак, и она не сразу рассмотрела интерьер при свете свечей, горевших перед алтарем. На равном расстоянии друг от друга по стенам гостиной висели изображения Иисуса, Будды, Моисея, Магомета, Конфуция, Зевса, Далайламы и Ахура-Мазды. Ее удивило, что у всех во лбу был изображен третий глаз, откуда струился свет. Глаз был похож на око пирамиды, изображенной на оборотной стороне долларовых бумажек.

Мать вышла из кухни и, улыбаясь, приветствовала ее:

— Мир тебе!

На Элейн был длинный зеленый халат, а на голове — миртовый венок.

— Как я рада тебя видеть, Мередит! — сказала она. Она протянула руки и устремилась к Мерри, решившей, что мать сейчас поцелует ее в щеку. Но мать, обхватив ее голову руками, притянула к себе и поцеловала в середину лба. Мерри не знала, как следует отвечать на такое приветствие, и осталась стоять неподвижно.

— Присядь, дитя мое, — сказала Элейн и взмахом руки указала ей на стул.

Мерри повиновалась. Лайон сел рядом на лежащую на полу циновку.

— Мама, что все это значит? — спросила Мерри.

— Мы спаслись, — ответила она. — Мы родились заново. Мы стали прихожанами Церкви Трансцендентального Ока.

— Да? А Лайон? Почему он так странно одет?

— Он постригся в монахи, — объяснила Элейн. — Через семь лет он получит сан. Через двадцать лет он станет святым.

— А ты?

— А я только сестра Элейн, но я пришла в лоно церкви после долгой жизни в грехе. А Лайон счастливец. Церковь станет для него всей его жизнью.

— Что это за церковь? Я никогда о такой не слышала.

Элейн одарила дочь лучезарной улыбкой.

— Это чудесная церковь! — сказала она. — Она возвышает душу. Я потеряла себя, когда Гарри умер, но теперь я обрела покой. Церковь Трансцендентального Ока соединяет все великие религии мира в одну трансцендентальную религию. Это вера, объединяющая все вероисповедания, которые должны объединиться перед взором Всевышнего.

— Это христианская церковь? — спросила Мерри.

— Христианская, иудейская, буддистская, мусульманская, зороастрийская, даоистская… Никакая религия не забыта. Как говорит наш Учитель, «Это — все для всех».

— Но почему мне надо было оставить за порогом туфли и сумку? — спросила Мерри. — У меня в сумке сигареты. Знаешь, очень трудно как-то это все переварить сразу.

— Мы не курим, — сказала Элейн. — Мы не используем кожаные изделия, не едим мяса. Нам это просто не нужно.

— Ну хорошо, но можно мне чего-нибудь попить? — спросила Мерри. Ей вдруг захотелось чем-нибудь занять руки.

— Лайон, принеси сестре эликсира любви, пожалуйста.

— Эликсира чего? Что это?