– Ты не знаешь, он вообще остановится? – тихо спрашиваю я Кирнана.

Он пожимает плечами и прислоняется спиной к столбу забора.

– Обычно останавливается, и в этом году выборы. Не президентские выборы, но Рузвельт сейчас собирается выступить с речью, в которой он попросит людей проголосовать против их действующего сенатора на праймериз, его коллеги-демократа, которого Рузвельт считает слишком консервативным. Поэтому, я думаю, он остановится, хотя бы на несколько секунд. Вопрос в том, насколько близко он остановится к перекрестку.

Я поднимаю бровь, и он кивает в сторону группы белых мужчин.

– У демократов в Джорджии голосуют только белые. Почти все зарегистрированные избиратели – демократы, поэтому первичные выборы – это настоящие выборы, и кто бы там ни победил, он победит в целом. Сомневаюсь, что кто-то из темнокожих сможет проголосовать. Рузвельт, вероятно, хотел бы, чтобы это было не так, потому что он популярнее среди них, чем среди белых.

Я бросаю взгляд на другую сторону улицы. Еще пара мужчин и одна женщина болтают с Эйбелом. Оглядываясь по сторонам, я понимаю, что она единственная женщина на этой стороне улицы, и рядом нет детей, бегающих под деревьями. Я невольно задумываюсь, является ли простое появление в подобном месте актом бунта и считается ли немного опасным для женщин и детей цвет кожи.

– Ты сказал, белые мужчины. Но эти женщины ведь могут голосовать, верно? Вот уже почти два десятка лет.

– Они могут голосовать, – говорит он, – но большинство из них будут голосовать так, как скажут их мужья. Оуэнс заранее составляет список для своей жены перед выборами, для уверенности, чтобы она не запорола его голос.

Я морщу нос, не совсем довольная тем, кого Кирнан выбрал в качестве приемного отца Марты.

– Как он может быть уверен, что миссис Оуэнс не проголосует против всех в этом списке?

Кирнан смеется.

– Она может такое. Наверное, поэтому некоторые мужчины входят в избирательную кабинку вместе со своими женами.

– Это вообще законно?

– Не знаю, – говорит он, пожимая плечами. – Но не имеет значения, законно ли это, если никто не… – Кирнан останавливается на полуслове и смотрит в сторону шоссе. Большой черный кабриолет замедляет ход. Да, я понимаю, что это совсем другая ситуация, но не могу побороть чувство страха, думая о моем недавнем перемещении в Даллас – еще один кабриолет, еще один президент.

Рузвельт сидит сзади. Он машет рукой группе мужчин, когда машина проезжает мимо, и водитель продолжает путь еще около десяти метров, останавливаясь перед женщинами.

Кирнан тихо хихикает:

– Отлично сыграно. Его слышат с обеих сторон улицы, и он повел себя как джентльмен, остановившись рядом с женщинами.

Мужчины придвигаются ближе к машине. Один из них, молодой парень в пиджаке, перекинутом через руку, двигается немного быстрее остальных, пытаясь подобраться поближе, чтобы сделать несколько снимков. Грант идет следом, оставаясь в нескольких шагах позади парня с камерой. Делия тоже придвинулась чуть ближе к машине. Группа, с которой разговаривал Эйбел, осталась на другой стороне улицы, но они вышли из-за деревьев, стоя на краю перекрестка, чтобы лучше видеть.

Рузвельт не надел своих фирменных очков, которые я привыкла видеть на фотографиях, но на его лице все та же широкая улыбка. Он приподнимает шляпу перед дамами, кивает обеим группам мужчин, а затем начинает говорить гулким голосом, который я помню из речи «День, отмеченный позором» с урока истории[30], но теперь без каких-либо помех.

«Друзья, мой водитель сказал мне, что мы немного отстаем от графика, так как мы должны быть в Барнсвилле в два часа, но я просто хотел остановиться и поделиться хорошими новостями. Большинство из вас знает, что я уже некоторое время считаю Джорджию своим вторым домом, но сегодня я наконец могу сказать вам, что теперь я официально Бульдог Джорджии».

Произнеся последнюю фразу, он схватил с соседнего сиденья академическую шапочку и натянул ее себе на голову, размахивая в воздухе свернутым листком бумаги. Раздаются несколько вежливых смешков и рассеянные аплодисменты.

Когда аплодисменты утихают, он снимает шляпу и продолжает уже более серьезным тоном:

«Я также считаю своим долгом напомнить вам в этот год выборов, что, несмотря на то что наша страна прошла долгий путь за последние несколько лет, многое еще предстоит сделать. У вас есть полное право выбрать любого кандидата, но поскольку Джорджия была достаточно добра, чтобы назвать меня своим приемным сыном, и поскольку в течение многих лет я считал Джорджию своим «другим штатом», я без колебаний скажу вам, что бы я сделал, если бы смог проголосовать на первичных выборах в Сенат в следующем месяце. Я надеюсь, что вы присоединитесь ко мне и поддержите прокурора Соединенных Штатов Лоуренса Кэмпа».

Раздается рассеянное ворчание, и несколько человек начинают задавать вопросы, но Рузвельт отмахивается от них:

«Сенатор Джордж – мой хороший друг, но есть вопросы, по которым мы расходимся во мнениях. Мне было нелегко принять это решение. Я более подробно расскажу об этом в Барнсвилле, и я уверен, что об этом напишут в ваших газетах. Все, о чем я прошу, – это чтобы вы учли мою рекомендацию и прежде всего думали о благополучии нации, когда будете принимать решение. А теперь нам пора идти, иначе мы заставим ждать людей в Барнсвилле. Я надеюсь скоро снова увидеть вас всех!»

После этих слов кабриолет отъезжает и продолжает движение по шоссе.

Я ожидаю, что женщины рядом с нами начнут искать детей, чтобы побыстрее разойтись, учитывая, что сегодня жарко и уже полдень. Но Рузвельт, по-видимому, так взбудоражил толпу, что болтовня ближе к дороге накаляется. Женщины молчат и, кажется, немного нервничают.

Я улавливаю только отрывки фраз: один парень говорит, что «Рузвельт чертов янки», а кто-то другой: «Он ни черта не знает о Джорджии».

Мужчина с камерой говорит что-то, чего я не могу расслышать, человеку рядом с ним, мускулистому человеку средних лет, который только что говорил про «ни черта не знает». Он обижается и тычет указательным пальцем в плечо мужчины с камерой. Мужчина с камерой толкает его гораздо сильнее, чем можно было ожидать из-за его слабого телосложения, и человек спотыкается и падает назад на Гранта и другого молодого парня. Обочина дороги немного выше того места, где мы стоим, и они оба теряют равновесие, толкая несколько женщин, в том числе и ту, что держит суетливого малыша.

Никто из женщин не пострадал, но малыш снова начинает плакать.