стремительно, теперь скрипит и трясется. Пока традиционный задел не нуждается в представлении, но вот наступает момент любопытной аномалии. Корабль этого человека меняет внешний облик, чтобы соответствовать окружающей обстановке, однако что-то идет не так, и он застревает в форме полицейской будки 1960-х. Его история начинается с затруднительного положения, да и из чего вообще состоит любая история, как не из череды затруднительных положений? «Доктор Кто» рождался тяжело и с трудом пробивался от сценария к экрану. Первая серия вышла в 1963 году, но к концу десятилетия сериал превратился в объект всенародного обожания. Ценности, транслируемые в сериале, лучше всего описываются словом «домашние», а центральный персонаж – эксцентричный и малопривлекательный человек. Английский ответ Супермену выглядел и мыслил скорее как Бертран Рассел.

Это была часть более широкого тренда, различимого даже в «Заводном апельсине»: «белое каление», то есть бешенство и ярость, порождало лишь металлических монстров. Лучше всего мы видим это в расе далеков. Теоретически они могли быть комичными – с их броней, похожей на перечницу, рукой-манипулятором с подобием присоски, глазом, посаженным на длинную штангу, и особенно скрипучим голосом, напоминающим говор сержанта-кокни. Однако вместо этого они внушали ужас, так как под металлическим корпусом скрывался отвратительный результат евгенических экспериментов. Создатели сериала намекали, что эта чудовищная пародия на человечество воплощает нашу общую судьбу, если науке дадут право властвовать безраздельно. Вновь и вновь Доктор должен вступать в противостояние с суевериями запуганных рас, чьи лидеры внушили им послушание через страх перед наказанием богов. Чудеса разоблачены как научные фокусы, а боги оказываются простыми компьютерами. Доктор как бы исправлял миссионеров Викторианской эпохи, утверждая торжество фактов над верой.

Другим его великим врагом был империализм. С помощью отваги и мудрости Доктору снова и снова удавалось обыграть его и задавить массовое желание завоевывать и поглощать, но окончательной победы так и не получилось. Зло вновь рефлекторно набирает силы – на экране и в жизни. А Доктор не супергерой. Не считая его долгожительства, все, что есть у него в распоряжении, – интеллект, грубоватый юмор, смелость и иногда немного донкихотского сострадания. Доктор с его манерами, акцентом и остроумием – сугубо английское создание. Есть большое искушение услышать в его интонациях эхо того, что один журналист назвал «благонамеренным послевоенным патернализмом»: Британия больше не правила миром, но, возможно, могла его исцелить. Так бесспорно проявлялся самый дух 1960-х.

* * *

Визуальное искусство тех лет явилось результатом образования, полученного в 1950-х. Укорененное в 1957 году, с тех пор это дерево росло быстро, как ива. В десятилетие потребительства искусство стало публичным. Критик Роберт Хьюз как-то заметил, что в любом столкновении поп-культуры и искусства последнее обречено на поражение. Ну что ж, тогда искусство станет поп-культурой; этот новый дух воплотился в зданиях, обложках музыкальных альбомов, рекламных логотипах и театральных декорациях.

Так долго сокрытый мир цвета искал своего представителя и нашел лучшего в лице Дэвида Хокни. Истинное дитя серых болотистых мест, он поймал отблеск восходящего солнца и словно подсолнух потянулся за светилом. Заявив о себе в 1963 году, он продолжил властвовать над всеми 1960-ми, рисуя бассейны, красивых людей, солнце и море. Цвет и свет в его картинах, роскошные всплески красок и чистые, ясные линии собраны в композиции, вселяющие радость даже в самые циничные сердца. Во многих отношениях современное искусство начиналось не как акт прогресса и движения вперед, а как акт отдыха, досуга, убежища. С расцветом модной фотографии широко распространилось предсказание, что изобразительное фигуративное искусство вскоре захиреет и исчезнет. Однако поразительный подъем 1960-х как раз связан с совершенно беззастенчиво фигуративным характером живописи, ниспровергающим образы массового сознания. Выставка 1960 года «Ситуация» обозначила некий парадокс: превосходство всего американского и дискретность всего британского. Представленные там художники стремились слиться со всем американским, начиная с «активной живописи» и заканчивая лавсановыми костюмами.

Но американское влияние легко преувеличить. Английские художники следовали примеру американцев в искусстве не больше, чем в политике. На самом деле неослабевающий трансатлантический поток поп-звезд и суповых жестянок не очень-то жаловали в Британии. Даже используя заокеанские образы, английские художники инстинктивно склонялись скорее к их переосмыслению, чем простому повторению. «Автопортрет со значками» Питера Блейка (1961 год) тонко и изящно воплощал этот парадокс. Невысокий и неказистый англичанин средних лет стоит посреди пригородного садика и бесстрастно смотрит на зрителя, в одежде, увешенной американскими значками. Его взгляд словно бы говорит: «Я пытаюсь выглядеть как американец. Что-то не очень получается, да?»

* * *

Как видно по большей части произведений искусства, 1960-е прошли под знаком быстро усиливающегося влияния психотропных веществ[99]. Покупка марихуаны не представляла сложностей уже давно – если знать, где искать. Широко ходило поверье, что в домах и вообще любом жилье выходцев из Вест-Индии полно курительной смолы, но, как и прочие расовые «приметы», это оказалось мифом. Что невозможно отрицать, так это факт, что к середине 1960-х несколько часов «кайфа» стали дешевле и доступнее, чем когда-либо раньше. Однако кокаин оставался игрушкой для богатых, про героин никто особо и не слышал, а «волшебные грибы» можно было разыскать только на самых злачных рынках столицы. Люди пользовались таблетками, известными как uppers (те, от которых «прет») и downers (те, от которых «плющит»), но их-то как раз употребляли уже давно.

Особенное порождение 1960-х – ЛСД, диэтиламид d-лизергиновой кислоты. Происхождение этого вещества весьма невинно: его синтезировали в конце 1950-х, и многие специалисты в разных областях приветствовали лекарство, облегчающее состояние пациентов с поврежденным мозгом. Эта реакция обусловливалась уникальным свойством ЛСД, отличающим его от других галлюциногенов: он вызывал так называемую «синестезию». Под влиянием «кислоты» человек обнаруживал, что его чувства заменялись функциями: звуки можно увидеть, запахи услышать. За этим следовало состояние, когда все чувства просто пропадали.

Целительную силу ЛСД превозносил, в частности, такой авторитет, как Олдос Хаксли. Еще примечательнее, что Билл Уилсон, сооснователь Анонимных алкоголиков, попробовал кислоту и высказался о ней положительно – удивительная оценка от человека, который по понятным причинам настороженно относится к измененным состояниям сознания. Прошло немного времени, и кислоту «замешали» со стрихнином, что вызывало чувства беспокойства и ярости. Другие галлюциногены приводили к ужасным видениям, длившимся по нескольку дней. ЛСД канул в небытие к концу десятилетия, почти не оставив следа.

Как и многие другие тренды 1960-х, эти столичные увлечения практически не касались большинства людей, но в более широком смысле эффект, отфильтрованный искусством, оказался неисчерпаем. Майкл Инглиш и Найджел Уэймут создавали постеры и обложки альбомов, которые на первый взгляд напоминали ар-нуво, но по настроению и сюжету принадлежали исключительно 1960-м. Безумные образы, причудливые линии, цвета, которые отказываются сотрудничать, – все это закручивалось смерчем в фантастическом видении,