по-прежнему напряжена, будто готова сбежать в любую минуту. Сколько я ни слушаю Лукаса, всё равно побаиваюсь ближайших часов с ним наедине.

Лукас опускает бокалы и штопор на небольшой столик и слегка хмурится.

— Эллорен, — с бесконечным терпением произносит он, — я понимаю, что наше положение далеко от идеального. Я и сам не раз это признавал. Всё произошло слишком быстро, я бы предпочёл поухаживать за тобой по-настоящему, как принято.

Сдвинув брови, я опять молча киваю. Как непросто даётся мне этот вечер, и все эти гарднерийские традиции, так нагло регулирующие личную жизнь и выбор.

— Мне не нравятся шутки об этом, — в приливе откровенности выпаливаю я, обводя неопределённым жестом кровать и спальню. — Все эти шуточки о твоём «натиске боевого мага» и постоянное «сангре-лин»!

Меня до сих пор трясёт, как вспомню наглые ухмылки поздравителей, и очень хочется навсегда отменить бессмысленные традиции, которые выдуманы лишь для того, чтобы отнимать у меня волю.

Лукас серьёзно и понимающе кивает. Он подходит ко мне и нежно гладит меня по плечу, очерчивая его контуры большим пальцем.

— Шутят обо мне, но я совершенно не представляю своей роли в этой шутке, — недовольно продолжаю я. Наконец-то можно выговориться! Бросив ещё один мрачный взгляд на постель, я объясняю: — Мне ничего об этом не известно, и так сделали намеренно, потому что я женщина, и… так нечестно.

Я вдруг понимаю, что делюсь с Лукасом сокровенными мыслями. Кажется, такая неожиданная честность его удивляет, однако он не отшатывается от меня в страхе или отвращении. А я злюсь, меня охватывает настоящая неподдельная злость — будто дрожь, ответ на все непростительно несправедливые по отношению к женщинам традиции и обряды.

— Эллорен, — мягко говорит Лукас, взяв меня за руки и притягивая к себе. Его голос звучит искренне и сочувственно. — Это наше общее дело. И эта ночь — тоже наша. Здесь нет места глупым шуткам. По крайней мере для меня.

Я с отвращением кривлю губы.

— А завтра тебя спросят, увенчался ли «боевой натиск» победой, и опять станут нагло ухмыляться, поглядывая на меня?

— Однажды ты непременно ударишь всех любопытных нахалов своей боевой магией, и они подавятся собственными прибаутками, охваченные пламенем.

Не в силах сдержаться, я отвечаю Лукасу хитрым взглядом. Какой великолепный воинственный комплимент! И как здорово он меня, оказывается, понимает. И не считает мои слова «всякими глупостями».

— Ты совершенно прав, Лукас. Сегодня ты прав во всём.

— Вот и хорошо, потому что я вовсе не шучу, — со смехом отвечает он и наклоняется, чтобы погладить меня по щеке.

Только что я дрожала от злости, и вот от нежного прикосновения уже успокаиваюсь и дышу ровнее. Кивнув в сторону бутылок на столике, я спрашиваю, кое-что припомнив:

— Так ты… принёс вино? — И сама же отвечаю. — Очень хорошо.

Лукас улыбается и выпускает мою руку.

— Мне кажется, тебе понравятся эти напитки.

Я с интересом слежу за каждым его движением: Лукас выбирает одну из бутылок, берёт штопор и с заговорщическим видом принимается вкручивать штопор в пробку.

— Вина с лесными ароматами, — сообщает он.

Пробка с тихим щелчком вылетает из бутылки, и я иронично приподнимаю брови.

— Надеюсь, они достаточно крепкие.

— Вовсе нет, — качает головой Лукас, возвращая открытую бутылку на столик. — Нам завтра потребуются трезвые головы. Опьянеть мы от этих вин не опьянеем, скорее, слегка расслабимся. После них остаётся особенное древесное послевкусие. Сама поймёшь.

— Тогда… ладно, — неуверенно пожимаю я плечами. Тем временем пробка вылетает уже из второй бутылки. — Лукас… я ужасно нервничаю.

Он снова уверенно смотрит мне в глаза.

— Всё будет в порядке, — говорит он и вставляет пробку в горлышко бутылки. — Вино прекрасное, Эллорен. Ты ведь никогда не пробовала вино?

«Ну… с Валаской я пробовала тираг, — мелькает у меня в голове. — Так напробовалась…»

— Нет, вино я никогда не пила.

— Полагаю, тебе понравится.

Я же поудобнее устраиваюсь на кровати и беру со столика маленький хрустальный пузырёк, перевязанный золотистой ленточкой, на которой вышиты ишкартанские буквы.

— Что это?

— Ароматное эллузианское масло. — Лукас на мгновение умолкает — он явно раздумывает, как бы получше объяснить. — Потом пригодится.

Приподняв крошечную хрустальную крышечку, я принюхиваюсь: ваниль, роза, жасмин.

— Зачем это? — спрашиваю я, закрывая флакон.

Лукас медлит с ответом, покачивая в руке бутылку вина.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно, Эллорен.

Смысл его слов до меня доходит не сразу. А потом, поняв в чём дело, я тепло улыбаюсь.

— Умеешь превращать девственниц в женщин, да, Лукас? — шутливо спрашиваю я и опускаю в смущении глаза.

Он улыбается и наливает в бокалы немного вина.

— Нет. Ты у меня первая.

С бокалами в руках он подходит и протягивает мне вино.

Чувствуя, как пылают от смущения щёки, я принимаю хрустальный фужер с вином цвета мёда.

— Мы с тобой особенные — и ты, и я. — Лукас опускается на обитый бархатом стул напротив. Бокал с вином он держит непринуждённо, слегка покачивая в руке. — Наши магические линии совпадают идеально. — Приподняв бокал, он указывает им на постель. — Скорее всего, и в этом мы прекрасно подойдём друг другу.

Страх опять подбирается, будто липкий туман, и я делаю глоток вина.

Нежно-сладкая ароматная жидкость проникает мне в рот, и я изумлённо округляю глаза. Действительно, очень вкусно. Отличное вино. Терпкое, с древесными ароматами.

— Что это? — восхищённо спрашиваю я и провожу языком по верхней губе. Винный аромат нежно согревает мои земные линии силы. — Знаю! Сейчас… — Прикрыв глаза, я сосредотачиваюсь и вижу рощу вечнозелёных деревьев с низко опущенными пушистыми ветвями. — М-м-м. Кедр.

Открыв глаза, я встречаюсь взглядом с внимательными глазами Лукаса.

— Правильно, — кивает он. — Это вино много лет хранили в кедровых бочонках. Только маги с очень сильными земными линиями силы могут различить в этом вине кедровые нотки.

— Ах, Лукас! — Ещё глоток — и на этот раз я медлю, удерживая вино на языке, а древесные ароматы всё сильнее будоражат магические линии. — Прекрасное вино.

Лукас довольно улыбается, его глаза сияют.

— Ты умеешь чувствовать красоту во всём. Знаешь толк в музыке, а теперь и в вине. — Он задумчиво рассматривает бокал. — Дураки гарднерийцы. Нельзя объявлять вино вне закона.

Я снова подношу к губам бокал — ласковые ветви кедра обнимают меня, унося напряжение, даруя покой, и из глубин памяти поднимаются нежданные мысли: я вижу прекрасное лицо Айвена, вспоминаю, как он обнимал меня, как мы сливались в огненном поцелуе, как окутывали мои плечи его крылья…

«Айвен!»

Горе накрывает меня холодной колючей волной, в груди поднимается боль…

«Эта ночь должны была быть нашей, Айвен.