«Ты выше всего этого, ты лучше их, ты не можешь поступить плохо», – повторял он себе в моменты, когда искушения подступали особенно близко, и это давало ему сил придерживаться намеченного курса. В этом и был весь секрет его морали.

«Тогда почему тебя не любят и не уважают?»

Осколок говорил не самые приятные вещи на свете, но он был честен, а подобная честность импонировала Варроу.

– Потому что это люди, – вполне ожидаемо ответил барон.

Существо хоть и телепатически, но заливисто захохотало.

Осколок был странен. Но Льенар давным-давно пришел к выводу, что из чудаковатых, воспринимающих мир под другим углом зрения людей получаются лучшие друзья и спутники. Они могут видеть что-то такое, что недоступно другим; большая часть людей лишена того, что знают и ищут они. В них всего неизмеренные глубины: чувствительная душа, бесконечный поиск, собственные взгляды – целый выстроенный мир. Всю жизнь Варроу искал таких, но их было так сложно разглядеть среди людей.

Теперь же он нашел именно такого приятеля – с отличительным восприятием и великолепным на все мнением, – и не важно, что это существо даже не было человеком.

* * *

Мы вернулись с приема Эрсилии в съемные комнаты Хитреца почти в третьем часу ночи – уставшие, но впечатленные зрелищем. Чьерцем утверждал, что с подобных мероприятий важно уезжать домой вовремя, ибо, хотя они и продолжаются до пяти-шести утра, с каждым часом разгул становится все более и более сомнительным.

– Уверена, одельтерские салоны не бывают столь изнуряющими, – вздохнула я, бессильно опускаясь в кресло поближе к камину.

Отсюда открывался удивительный вид на обветшалую сырую каморку, и я с усмешкой огляделась: каким убогим казался пейзаж после сверкающей золотом залы! Покрытый сажей камин еле отапливал комнату. Стены, окрашенные когда-то в белый цвет, давно уже посерели от времени. От дешевых керосиновых ламп тут и там осела копоть.

А снаружи пустели нищие холодные улицы; окажись ты выброшен на них – и те приведут к пьянству и недолгой, но до одури несчастной жизни. Нам даже пришлось сменить экипаж на недорогую повозку, ибо только пропахший хмелем возница согласился довезти нас до этого места.

В открытом цесситском платье (которое предоставила мне Джасин, ибо мои собственные слишком выдавали Ядовитое происхождение) я совершенно замерзла. Увидев, что я долго не могла отогреться, Кадван скрылся в своей комнате и вернулся оттуда с тонким, но теплым одеялом, которое набросил на мои плечи.

– Зато у вас все получилось, – ободряюще сказал он.

– Но все это было до умопомрачения глупо! Синьорина настолько доверчива и непритязательна!

– Теперь-то ты понимаешь, почему Чьерцем посоветовал именно ее? – рассмеялся Хитрец. – Это очень легкая добыча.

Фойерен попросил рассказать наконец о том, как мы преуспели на приеме, во всех подробностях, и, воодушевленные, мы с Кадваном были рады исполнить его просьбу.

– Продолжай играть свою роль, – присоветовал мне месье Алентанс, выслушав нелепую историю знакомства с синьориной Нолетт-Бессонти. – Тебе следует оттачивать… навыки.

За время, проведенное подле Эрсилии, я еще успею понять, что она принадлежала к тому невротическому типу людей, которые постоянно заключают мезальянсы. Свое влияние она разменивала на сомнительные знакомства, красоту – на негодных любовниц, а из-за необдуманных сделок деньги постоянно уплывали у нее из рук. Но каждый раз, совершая ошибки себе в убыток, она была до смешного уверена в своей правоте, ибо жила исключительно эмоциями и переживаниями. «Тот, у кого во главе стола сидят чувства, а не разум, ничего не добивается в этой жизни», – скажет мне однажды Чьерцем Васбегард, и я удивлюсь, услышав такие слова от человека, который в проявлении чувств сам никогда не стеснялся.

Но все эти мысли придут потом, а в тот вечер я лишь состроила Фойерену недовольную мину. Но распаляться было незачем: тяжелый день наконец закончился, и в ближайшие положенные природой восемь часов отдыха нас не должно было беспокоить ничего.

Кроме состояния Чьерцема, пожалуй.

Васбегард, отправившийся вместе с нами в съемную квартиру Хитреца, всю дорогу молчал и отмахивался от вопросов, а по приезде объявил, что побудет некоторое время на чердаке. Чьерцем и Джасин обосновались в хорошем отеле, и не одну меня насторожило, что одельтерский чародей не захотел сегодня там ночевать.

– Вероятно, мне надо извиниться перед ним за экзекуции со льдом, – терзаемая чувством вины, призналась я Хитрецу. Ранее я наивно полагала, что никогда не испытаю по отношению к Васбегарду что-то, даже отдаленно похожее на стыд, но порядочность Ядовитых людей проявилась и здесь.

– Попробуй. Думаю, он еще не спит, – кивнул Хитрец. Способность Фойерена ощущать состояние людей, находящихся с ним в одном доме, становилась для нас уже привычной.

Я поднялась на второй этаж и прошла по маленькому коридорчику до ведущей на чердак лестницы. Мы не платили за его съем, но, так как никто не проверял жилище ежечасно, могли в любой момент подняться под крышу.

Очутившись в мансарде, я тут же поняла, что комнатушка эта испытывала небывалое для себя оживление. Здешняя тьма ритмично прерывалась зажиганием сувенирной свечки, покоившейся на столе, на дне перевернутого стеклянного купола. Свечка занималась ярким пламенем, горела так пару секунд, пока восковая капля падала на стеклянный поддон, а потом вмиг угасала. Будь это огнем на маяке, можно было бы спутать вспышки света за послание, но то был лишь старый чердак, забитый по углам пыльным хламом, а в середине комнатки по прихоти хозяина стояли кресло и стол.

Именно здесь в ночь после приема у синьорины Нолетт-Бессонти сидел согнувшийся в три погибели человек. На темной деревянной поверхности стола близ него стояли фарфоровый чайник с отколотым от носа кусочком, уже названный мною стеклянный купол со свечкой и стакан с мутной жидкостью на дне.

Человек выглядел совершенно подавленным. Голова его склонилась вниз, взгляд безотрывно следил за несчастной свечкой, которую чародей то зажигал, то гасил усилием своей магической воли. Локти его опирались о стол; шикарные волосы потеряли свой прежний блеск, спутались и сбились, терзаемые нервными, тревожно гулявшими по коже головы пальцами.

– Келаи, – услышав мои шаги, вымученно произнес он. – Не бойся, я всего лишь пытался обратить виски в чай. Вышла какая-то мутная жижа.

Васбегард, казалось, бредил, ведь он пытался совершить невозможное. Чародеям было под силу ускорить процесс брожения алкоголя или же вмиг остудить кипяток, но они не могли обратить одну материю в другую.

Позабыв о заготовленных извинениях, я склонилась над Васбегардом, проверяя, не пьян ли он.

– Прости, что видишь меня таким… – Чьерцем слабо улыбнулся, и с этого момента я совсем отказалась верить, что передо мной сидел тот самый одельтерский маг, которого я знала. – Но сейчас я не могу предстать перед тобой во всем своем блеске.