Антиопа резко натянула поводья Хлебокрада. Тогда, в напряжении и усталости, я мало что замечал, хотя от человека зрячего не должно было укрыться одно немаловажное обстоятельство. Всё в поведении её рвущегося в бой коня указывало на несомненный факт: наша царица, соизволением небес, вновь обрела ту власть над лошадьми, которую амазонки именуют гиппеей и которой она так долго была лишена. Но взоры всех собравшихся на вершине Акрополя в тот решающий для Афин час были прикованы не к коню, а к ней самой.

На царице были кавалерийские поножи того типа, которые прикрывают голени лишь с наружной стороны, оставляя неприкрытой плоть, соприкасающуюся с конскими боками. Её бёдра защищали чешуйчатые набедренники, вокруг талии был семь раз обернут боевой пояс, грудь окована бронзовым нагрудником. Шкура из чёрной пантеры, та самая, которую она привезла из Амазонии, свисала на её левый бок, от латного ожерелья до бедра. На её поясе красовался «горит», амазонский колчан, ощетинившийся стрелами; к седлу был привешен чехол с составным, из рога и слоновой кости, луком, а за плечами — чехол с «пелекусом», двойной секирой. Три метательных копья дополняли её вооружение.

На Хлебокраде, помимо попоны из стёганого полотна, были железное оголовье, шейные пластины и нагрудник. Каждая чешуйка доспехов и коня и всадницы сверкала зеркальным блеском. Бронзовый шлем амазонки, сдвинутый сейчас на затылок, украшала гравировка. Гребня на нём не было, а прорези для глаз на личине, подобно бровям и ресницам, окружали кабаньи клыки. Никогда более — хотя мне довелось тридцать лет воевать и на суше и на море — я не лицезрел воина, который мог бы сравниться с Антиопой в грозном величии.

В этот момент два афинских пехотных отряда — если, конечно, кое-как собранное разношёрстное воинство можно было назвать отрядами, — ковыляя, выбрались из внутренних помещений во двор, готовые последовать за Антиопой на бой. Увидев Тесея в его окровавленной броне, бойцы застыли, не зная, чего и ждать.

Направившись через двор к амазонке, царь схватил узду её коня и встретился с нею взглядом. С того места, где я стоял, мне была видна лишь часть шеи Антиопы под назатыльником шлема, но зато я прекрасно разглядел искажённое душевной мукой лицо нашего царя и её возлюбленного супруга. Сердце моё сжалось, словно его стиснул беспощадный кулак, но по галереям и стенам при виде этой воплощавшей в себе последнюю надежду народа величественной воительницы прокатилось радостное возбуждение. Невозможно было представить контраст более разительный, нежели тот, что имел место между покрытым кровью и грязью царём и его блистательной, грозной, воинственной супругой.

Шум за воротами нарастал; мы же все замерли в ожидании: неужели владыка Афин удержит царицу от вступления в бой? И тут неожиданно в дальнем конце двора послышался детский плач: нянька доставила к матери маленького Ипполита. По знаку Антиопы ребёнка вынесли вперёд. Как мне кажется, появление сына сломило сопротивление Тесея.

Враги за воротами заорали ещё пуще. Царица что-то говорила, а царь возражал или соглашался, но мы этого всё равно не слышали. Всё заглушал рёв тысяч варварских глоток.

Антиопа жестом велела передать малыша ей. Тесей забрал сына у няньки, а Антиопа, приняв его из рук мужа, поместила мальчика перед собой, лицом к себе, спиной к гриве своего коня. Коснувшись живота, сердца и лба в ритуальном приветствии Аресу, амазонка потянулась за спину и извлекла двойную секиру. Она подняла два отточенных полумесяца на уровень лица, и губы её зашевелились, произнося гимн Аресу Мужеубийце:

Смысл этого распева состоял в том, что воительница отрекается от надежды и выражает готовность расстаться с жизнью. Одним из лезвий секиры она сделала надрез на собственном языке. Ребёнок, заворожённо смотревший на мать, непроизвольно подражая ей, раздвинул губы, и рука царицы оставила такую же метку на языке младенца.

Я и другие соратники подошли к нашему царю, чтобы занять место рядом с ним. Я стоял к амазонке достаточно близко, чтобы видеть её сапоги и край попоны, выбивавшийся из-под нагрудника Хлебокрада.

Антиопа подняла сына.

— А сейчас, дитя, поцелуй маму, лицо которой ты видишь в последний раз.

Мальчик послушался. Я повернулся к Тесею и увидел, что глаза его омертвели. Антиопа вернула ему младенца.

Враги за воротами взревели неистовее, чем когда-либо прежде, и она, вложив свою секиру в чехол, движением правой руки надвинула на глаза личину шлема.

Тесей ещё мог остановить её. Он был царём, и стража ворот не открыла бы их без его дозволения. Но наш государь, всмотревшись в бронзовую маску, навеки скрывшую от него лицо возлюбленной, отступил в сторону.

Ворота со стоном отворились.

Братья, я не стану утомлять вас подробностями, ибо вы уже не раз слышали рассказы о событиях того дня. Их героями были ваши отцы и деды, а вам самим приходилось бывать и на местах ожесточённых сражений, и на могилах павших. Некоторым из вас довелось участвовать в том сражении, а многие, пусть и были тогда мальчишками, всё же обладали достаточным разумением, чтобы понять значение происходящего.

Но и самые юные из вас, тогда ещё не появившиеся на свет, слышали песни арфистов и присутствовали на обрядах в Амазонеуме и Доме Обетов. Все вы, надо думать, полагаете, будто прекрасно представляете себе все события того далёкого дня. И в частности, то, какое значение имело вмешательство в ход сражения одной-единственной амазонки. Поверьте мне, братья, вы ошибаетесь. Постичь это в полной мере дано лишь тому, кто видел всё собственными глазами.

Антиопа выступила из ворот на вершине ступеней. Наши баллисты расчистили для неё часть пути вниз, произведя массированный обстрел склона и израсходовав почти все запасы камней. Падая среди сохранившихся укреплений Эннеапилона, эти снаряды производили такой грохот, что засевшие там скифы и геты в ужасе бежали. Тавры, фракийцы и кавказцы, только что вопившие под воротами цитадели, бросились бежать вниз по склону, а самых упорных и стойких выбили с утёсов над Девятью Вратами подошедшие под прикрытием камнепада отряды афинской пехоты. Поле боя вновь опустело.

Враг, отступивший от цитадели, перестраивался за пределами развалин Эннеапилона, у подножия Акрополя. А вниз, по Трёмстам ступеням, спускалась Антиопа.

Первой из ворот выступила не она, но два афинских отряда под началом Менесфея и Стиха, прозванного Быком. Я шёл в наступление в составе первого. Враг отреагировал на наше появление презрительным смехом и глумливым свистом, однако атаковать не спешил. И тут Антиопа, ускорив движение своего коня, выехала вперёд.

Я видел рельефы на гробницах героев, росписи на стенах, амфорах и чашах: повсюду она изображена несущейся впереди войска бешеным галопом. На деле всё происходило совсем не так. Царица двигалась шагом. Она не назвала своего имени и титула, на что, памятуя её сан и происхождение, имела полное право; не воздела руку, давая сигнал к началу боя, не подняла с лица бронзовую, отделанную клыками вепря пластину, дабы все видели, с кем имеют дело. Она хранила гробовое молчание.