Сифэн расслышала несколько судорожных вздохов и ропот, поскольку траур по Лихуа еще не закончился. Однако Цзюнь, по-видимому, не обратил внимания на оплошность молодого евнуха и повел ее к столу.

Императрица Фэн Лу. Казалось, эти слова эхом отдавались в зале; она шествовала с гордо расправленными плечами, глядя придворным прямо в глаза. Она слегка наклонила голову, как будто уже увенчанную тяжелой короной, наслаждаясь восторженным ропотом присутствующих, сопровождавшим ее по мере того, как она выступала под руку с Императором в сопровождении своих придворных дам, которые следовали за ней как гусыни за величавым лебедем. Ее волосы были черны, как ночь, ее кожа светла, как рассвет. Один ее взгляд заставлял других почтительно отводить глаза.

Слуги роем носились вокруг, спеша подать на столы угощения, затем последовала музыка и несколько придворных дам исполнили танец.

К их столу приблизилась знакомая фигура: Сиро, как всегда красивый, несмотря на тронувшую его волосы седину и озабоченное выражение лица. Он вел за руку маленького мальчика примерно того же возраста, что и Нефрит, с ясным смышленым личиком. Глазами мальчуган походил на свою мать, Акиру, но от отца он унаследовал маленький рост и короткие руки и ноги. Он вырастет таким же красивым, как Сиро, но тоже будет карликом.

Бывший посол Камацу поклонился Цзюню и Сифэн.

– Ваше величество, мадам Сифэн, позвольте представить вам моего сына Койчи.

Он пошептал ребенку на ухо, и тот, глядя на Императора своими прекрасными глазами, отвесил ему церемонный поклон.

Цзюнь смотрел на него с довольным видом.

– Какой прелестный у вас ребенок, Сиро! Он пойдет ко мне на руки?

Широко распахнутыми глазами малыш глядел на протянутые ему навстречу руки Императора. Отец подбодрил его, и ребенок, ковыляя на своих пухлых маленьких ножках, подошел к Цзюню и позволил ему посадить себя на колени. Он застенчиво посмотрел на Сифэн.

– Это Императрица, малыш, – объяснил ему Император; при этих словах Сиро приподнял бровь, но промолчал. – Она тебе нравится, правда? Ты с нее глаз не сводишь, как и все прочие мужчины в этом зале.

Сифэн ответила мягким благодарным смехом, но под пристальным взглядом ребенка она чувствовала себя неловко. Он, несомненно, унаследовал глаза от своей матери, в них даже читалось такое же бескомпромиссное осуждение, какое Сифэн запомнила в глазах Акиры. Чтобы замаскировать свое замешательство, она отпила немного рисового вина. Когда она снова подняла голову, уже освоившийся с Цзюнем Койчи держал в руках маленькую деревянную игрушку.

– Вот так, мы уже друзья, – с видом любящего отца Император взял протянутую ему игрушку и, к удовольствию мальчугана, забавно прищелкивая языком, стал катать ее по столу.

– Намек на ваше вероятное будущее, – сказал Сиро, обращаясь к Сифэн, и она благосклонно улыбнулась в ответ.

– Как вы поживаете? Вы хорошо выглядите.

– Ну, мне до вас далеко. Вы одна из тех красавиц, красота которых, кажется, неподвластна времени, – галантно ответил он, но глаза его при этом были безрадостны. – У меня все неплохо. Я счастлив, что у меня есть мой мальчик, хотя я и в страшном сне не мог вообразить, что мне придется растить его в одиночку.

Сифэн сочувственно коснулась его руки.

– Вчера я зажгла в храме свечу в память об Акире. Неужто минуло уже два года со времени ее смерти?

– Кажется, прошел целый век, – вздохнул Сиро. – Вам не кажется глупостью с моей стороны, что, вместо того, чтобы вернуться с сыном в Камацу, я остаюсь здесь? Хидэки часто мне пишет, уговаривает вернуться. Наш царь недоволен мною из-за того, что я вышел в отставку. Но у меня там ничего не осталось. Моя семья никогда мною не интересовалась, а здесь я чувствую себя ближе к Акире, – он следил, как Цзюнь подбрасывает кверху заливающегося смехом Койчи. – Мне хочется, чтобы мой мальчик был поближе к своей матери.

– В этом нет ничего глупого. Нужно следовать велению своего сердца. Кроме того, у вас здесь есть дом и прочное положение среди министров его величества.

– А вы? Вы следуете велению своего сердца? – он жестом обвел пышный двор, ломящиеся от яств пиршественные столы, музыкантов и танцоров.

Сифэн наблюдала, как Койчи катает свою деревянную игрушку вдоль рукава Императора.

– Когда-то я боялась, что у меня не осталось сердца, – тихо сказала она, – но время от времени я слышу, как оно говорит со мной, и, думаю, это то, чего оно хочет. Место, которое мне предназначено.

Сиро окинул ее пытливым взглядом и как будто хотел добавить что-то еще. Однако его отвлек подбежавший к нему и с размаху бросившийся к нему на шею малыш Койчи, и Сиро заулыбался ему в ответ.

– Благодарю вас за милостивое внимание к моему проказнику, ваше величество.

– Вы счастливый человек, Сиро, – ответил Цзюнь, искоса поглядев на Сифэн. – То же могу сказать и о себе.

Бывший посланник поклонился и, с сыном на руках, возвратился к своему столу. Сифэн следила за его удаляющейся фигурой, его присутствие вызвало в ней смешанное чувство успокоения и одновременно неловкости. Что он должен о ней думать, видя, как быстро она променяла на другого мужчину преданно любившего ее всю свою жизнь Вэя?

– Но в этом состоит привилегия Императрицы, – решила она. – Я могу поступать, как мне угодно, и совершенно неважно, что об этом думают другие.

Весь вечер придворные, подходившие на поклон к Императору, вели себя с ней как с Императрицей. Ни один из них не только ни словом не упомянул Лихуа, но, казалось, никто и не вспомнил о ней. Внутренне торжествуя, Сифэн, однако, с легким сожалением думала об этой женщине, которую она когда-то ценила столь высоко. Каждый день она вспоминала об обещании Лихуа всегда следить за Нефрит и отводить от нее всякое зло.

– Но она не может не одобрить то место, куда я отправила девочку, – думала она. Монастырь находился на южной границе Великого Леса, недалеко от Змеиной бухты. Лихуа несомненно будет довольна красотой и гармонией окружающей природы, настраивающей на благочестивый лад.

Да и вообще, так устроен мир, не так ли? Старый дракон умер, чтобы на смену ему пришел новый, и солнце село, чтобы назавтра снова взойти. Время Лихуа истекло, и при дворе Императора начался новый блистательный рассвет, великолепный рассвет, о котором пророчили карты.

Сифэн оставалось лишь ждать, когда закончится ночь.

Теплым весенним утром придворные дамы разбудили Сифэн еще до рассвета. Сифэн проследовала за ними в купальню, где слуги уже наполнили ее фарфоровую ванну нагретой водой из Великого Леса. Над ванной поднимались клубы полупрозрачного пара, и она улыбнулась при мысли о другом купанье, которое предстояло ей этой ночью в горячих источниках в то время, когда ни у кого при дворе не возникнет сомнений в том, что она сладко спит в объятиях его величества.