Шани объявился неожиданно, как того и требовало затеянное им с Рене представление. Правитель Эланда был непредсказуем и вездесущ, и Гардани приходилось мотаться от Гверганды до Идаконы и от Вархи, в которой коптил небо беглый арцийский двор, до рыбацких деревушек. Сегодня был черед Идаконы, и я загнала самозванца в угол.

Шани сдался сразу. Он даже не сказал то, что просилось на язык: если я имею тайны от Рене, то и Рене не обязан говорить мне правду. Шандер просто обрадовался, что может не притворяться еще и передо мной. Потом мы выпили. Я рассказала про Гиба, Шани — про то, как они укрепляют Гверганду и устье Адены. По всему выходило, что у этого рубежа уже сейчас надолго застрянет любая армия, а взять его до осенних штормов, делавших Прибрежный путь непроходимым, и вовсе невозможно. Кроме того, Шани совершил то, что убедило бы в подлинности «Арроя» самого придирчивого шпиона, — он, правда с помощью Феликса, очистил Гверганду. Шаг воистину дерзкий и опасный, но с военной точки зрения необходимый. Жители города могли выбирать, переселиться ли им в Идакону или уйти под руку Михая Годоя, остаться же в городе могли лишь участники Святого похода.

Те, кто решил покинуть Гверганду, получили за оставленное имущество звонкой монетой. Это изрядно опустошило казну, но скопленного маринерами золота хватило бы и не на такое. Зато теперь никто не мог сказать, что в Эланде заправляют грабители, согнавшие добропорядочных горожан с насиженных мест в чем мать родила. Впрочем, ушедших было немного — горожане надеялись на крепость стен, благословение Архипастыря и мушкеты Мальвани.

Об арцийской армии пока не было ни слуху ни духу. Регент осваивался в Мунте и в нашу сторону не смотрел. Мальвани полагал, что дел узурпатору хватит до осени, а к этому времени Адена превратится в вовсе непроходимый рубеж. Непроходимый для вражеской армии, но вот для магии…

Я понимала, что в смертельной игре, которую развязал мой, с позволения сказать, отец, Эстель Оскора остается одной из ключевых фигур. До меня попробуют добраться, остается лишь гадать, как и кто. Если б только я знала, как в нужный момент пробудить спящее во мне чудовище, я бы из мышки превратилась в кошку, а так приходилось уповать на свой не такой уж и великий разум да зачатки эльфийской волшбы. В своей полной неспособности обращаться с обычным оружием я уже убедилась.

Ерунда, что женщина не может быть воином. Ланка выросла на коне с кинжалом и пистолями в руках, меня же воспитывали по-другому и для другого. Если я каким-то чудом сумела восстать духовно, то надежд на то, что мое тело, даже положи я на это все силы, научится сливаться с клинком, не было никаких. После череды бесполезных попыток я махнула рукой на благородное искусство фехтования и сосредоточилась на тех крохах волшбы, которые в меня впихнули Роман и Астени. Тут дело пошло лучше. Я быстро продвигалась вперед и могла бы отбиться от нескольких сильных мужчин. Разумеется, ничего не смыслящих в магии.

— Ты меня совсем не слушаешь? — Голос Шани вернул меня в пока не осажденную Гверганду.

— Так, задумалась, прости. — Этого можно было и не говорить, Шандер никогда не стал бы сердиться из-за такой чепухи, да и говорил он, похоже, о чем-то не столь уж и важном.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. И тут я и почувствовала Зов. Ошибиться я не могла: это ощущение ни с чем не спутаешь. Даже в самый первый раз, зимой, на краю Босхи, я сразу же поняла, что некто, владеющий особой магией, пытается мне приказывать. К счастью, на меня это действовало не больше, чем вопли повара на обнаглевшего кота, надежно укрывшегося на самом высоком из кухонных шкафов. Другое дело, что убитый Астени и Преданным Охотник был сильным колдуном, а у меня опыта было мало до безобразия. Хорошо хоть головы от магического визга я не теряла. Зимой меня спас лебединый принц, сегодня звать на помощь было некого. То, что произошло прошлой осенью в Башне Альбатроса, показало, что верные клинки и отважные сердца для прислужников Ройгу опасности не представляют, а тот, кто меня призывал, был не последнего разбора.

Выходов у меня было два. Можно было не обращать внимания на назойливый призыв, пусть их колдуют. Они хотят, чтобы я прошла в свою спальню? Так не лучше ли запереть дверь, перебраться в другое место и дождаться Рене с Гибом?

Решение казалось очевидным, но, во-первых, мне ужасно не хотелось объясняться со слугами, а во-вторых, я все же худо-бедно шуганула Охоту и прикончила финусов, не считая Эанке с ее сворой! Тварь же, каким-то образом забравшаяся в мою спальню, могла оттуда вылезти и натворить в городе бед. Нет, решительно, бежать не выход!

Оставалось одно — собраться с силами и схватиться с незваным гостем, надеясь, что Сила ко мне вернется. Я немного помедлила — как-никак эта моя глупость вполне могла стать последней, почему-то поправила растрепавшиеся волосы, сказала какую-то ерунду Шани и отправилась сражаться.

Когда я открыла дверь в спальню, меня постигло разочарование. В комнате никого не было. Под кровать и в здоровенный сундук черного дерева я не заглядывала, но вряд ли таинственный колдун уподобился застигнутому врасплох незадачливому любовнику. Внезапно мое внимание привлекло высокое зеркало в резной раме, созданное для того, чтобы отражать разряженных арцийских ноблесок, и каким-то образом оказавшееся в суровом Эланде. С инкрустированной слоновой костью и перламутром рамой все было в порядке, но вот стекло… Оно больше не отражало затянутых шпалерами стен и узкого окна, а являло миру странную клубящуюся массу. Выглядело это довольно-таки мерзко.

Бедная Тина как-то рассказала мне, что любая отражающая поверхность может быть использована как окно, через которое умеючи можно многое увидеть и услышать, а то и пройти, куда нужно. Эльфы для этой цели используют водоемы с чистой водой, но годится и хорошо отполированный камень, и зеркальное стекло. Ройгианцы, похоже, предпочитали зеркала. Это было вполне объяснимо. Подчинить камень и воду могут лишь те, кто знаком с магией стихий, накладывающей на своих адептов очень серьезные ограничения, в том числе и запрет на использование чужой жизненной силы. Маг должен расплачиваться за свое умение собственной болью, тем более сильной, чем сложнее и длительней заклинание. Зеркало же — вещь рукотворная, его можно подчинить с помощью ритуалов, безболезненных для колдующего, но опасных, подчас смертельных для существ, избранных в качестве источника силы. Разумеется, ройгианцы пошли этим путем.

Я чинно уселась в глубокое кресло и уставилась в помутневшее стекло. Ждать пришлось недолго, сквозь туман проступила какая-то фигура. Вскоре можно было рассмотреть высокого мужчину в роскошном молочно-белом одеянии, с переливающейся опаловой диадемой на развевающихся кудрях. Он был очень красив — высокий, стройный, с безукоризненно правильным лицом. Не по-эльфийски — красота эльфов более эфемерна, у них никогда не бывает столь твердых подбородков и тяжелых век.

Незнакомец, без сомнения, принадлежал к той же расе, что и Всадники, но если те казались мне чуть ли не единственными родными существами в нашем неуютном мире, то этот из зазеркалья вызывал отвращение. Возможно, причиной были его глаза — точная копия ослепшего зеркала. Я не знала, был ли это сам Ройгу или кто другой, но поняла, что мало мне сейчас не покажется.