Максимилиан ловко спешился — он всегда гордился своим умением ездить верхом — и подошел к Аррою.

— Вы хотите их сжечь, монсигнор?

— Не бросать же… А эти, — он указал рукой на светло-серых, — мне как-то будет спокойней, если они сгорят.

— Тогда с тайной придется распрощаться! Дым будет виден издалека.

— Только если кто-то догадается залезть на дерево и посмотреть вверх. Но я не собираюсь рисковать.

Максимилиан пожал плечами и отошел, наблюдая, как воины сволакивают убитых к подножию ели. Несчастную девушку, освободить которую смогли лишь трое крепких мужчин, да и то с большим трудом, опустили в углубление между узловатыми корнями, и кто-то, кажется Сташек, вложил в тоненькие руки ветку можжевельника.

Убийц же, стараясь не прикасаться к ним иначе, как через найденные в домах плотные тряпки, затащили в один из деревянных, проконопаченных мхом домишек, после чего Рене велел всем, кроме полусотни Роцлава, вернуться в лес. Максимилиан тоже остался, адмирал смерил клирика испытующим взглядом, но ничего не сказал. Когда все ушли, Рене сломал еще одну можжевеловую ветку и высек огонь. Острый запах горящей смолы заполонил все вокруг. Кардинал, сам не понимая, что делает, быстро сотворил Знак, сердце бешено заколотилось в предвкушении чуда. И чудо произошло!

Огонь не съедал ветку, он застыл на ее конце громадным рыжим цветком, затем цвет начал меняться от рыжего к алому, малиновому, лиловому и, наконец, темно-синему, почти черному. Эландец высоко поднял пылающую ветвь, и, словно в ответ, занялась ветка в руках убитой. Черное пламя охватило вековую ель и четыре шеста, накрыв погибших огненным плащом. Рене молча склонил голову, словно отдавая последние почести, и протянул руку в направлении ставшей местом упокоения убийц избушки. Та вспыхнула, как солома на ветру, отливающие синевой черные языки беззвучно рвались ввысь, но к небесам не поднималось ни одной струйки дыма. Жара тоже не ощущалось.

Клирик и полсотни воинов завороженно смотрели на своего вождя, застывшего с высоко поднятой огненной ветвью между двумя гигантскими черными кострами. Максимилиан не рискнул бы утверждать, продолжалось ли это вечность или мгновение; когда же пламя резко угасло, словно бы вросло в землю, на выжженной земле не осталось ничего — ни косточки, ни железной пряжки, ни обугленного пня. Только две черные проплешины — пятна ночи на красной лесной земле… Клирик растерянно пощупал ладонью место, где только что полыхал огонь, — земля была совершенно холодной.

А потом появились они. Два всадника — один в белоснежном плаще, другой в золотистом — медленно выехали на площадь, и Рене быстро пошел, почти побежал к ним навстречу.

2

— Мы направлялись к вам. — Эмзар спрыгнул с Опала и с подчеркнутой теплотой приветствовал эландца. — Жребий брошен. У нас одна дорога, и лишь Великий Лебедь ведает, куда она приведет. Я знал, ты постиг наш язык и владеешь нашей магией, но не думал, что до такой степени.

— Я сам не думал. — Рене улыбался как человек, сбросивший с плеч огромную тяжесть; впрочем, так оно и было. — Пока я не сталкивался со всей этой жутью, я не вспоминал, чему научился на островах. Мне хватало шпаги и корабельных пушек, но потом… Не знаю, что рассказал Рамиэрль…

— Все, что относилось к делу. — Снежное Крыло не скрывал интереса к смертному, одаренному судьбой такими же глазами, как у него самого. — Все началось с деревенской колдуньи, не так ли?

— Да… Роман Ясный мог так долго жить среди людей неузнанным только потому, что вы отгородились от мира, а мы, смертные, быстро забываем. Но я-то сталкивался с эльфами и не мог не понять, кто передо мной. Точно так же я не мог не видеть, что осужденная околдована. Конечно, я рисковал — столько лет спустя взяться за волшбу, но навредить-то ей я не мог…

— Роман так и не понял, что же ты тогда сделал.

— Я тоже, — засмеялся Рене. — Возможно, я напутал… Или повлияло то, что одновременно со мной делал Роман.

— Насколько я понимаю, ты сотворил то же, что и сейчас?

— Да, и не понимаю, почему стрелы не сгорели на лету, а ушли в никуда. И я не знаю, что же вырвало душу Лупе оттуда, куда ее занесло. Я решил, что это дело рук Романа, а то, что сделал он, — наоборот, плоды моих усилий, но когда мы наконец объяснились, он спросил меня как раз об этом…

— Пока ясно одно — ты владеешь магией эльфов, но, когда ее используешь, у тебя выходит нечто особенное. Ты знаешь, что Полуденный Огонь, который ты зажег, должен быть синим, а не черным?

— Нет, — отозвался Рене. — Возможно, это связано с тем, что я смертный…

— Возможно, но смертные не могут овладеть магией Светозарных, если только в их жилах не течет кровь Звезд. Да-да! — Эмзар прямо взглянул в глаза Рене. — Если бы я даже не знал о тебе то, что знаю, достаточно было тебя увидеть, чтобы понять — ты не только потомок Светорожденных, но и принадлежишь к Дому Розы клана Лебедя. Мне неясно, почему кровь заговорила именно в тебе, и никто этого не знает, кроме Великого Лебедя, который рано или поздно осенит своим крылом всех — и смертных, и бессмертных. Но ты должен это знать, равно как и то, что имеешь право нести знак Розы.

Маринер Рене Аррой спокойно выдержал взгляд нежданного родича.

— Я думаю, выспрашивать подробности моего родства с вами бессмысленно?

— Отчего же. — Эмзар говорил без особого желания, но твердо, видимо полагая необходимым объясниться до конца. — Моя мать Залиэль Ночная Фиалка тайно покинула свой народ, и я могу лишь гадать, как сложилась ее судьба. Когда уцелевшие Лебеди окончательно обосновались в Пантане, я предпринял попытку ее отыскать и не преуспел в этом, но в моей жизни были ночи, проведенные со смертными, и я не могу поручиться, что они не принесли плода. Затем и мой брат, отец Романа, отдал дань желанию вырваться за пределы Убежища. Более полутора десятков лет его подругой была смертная. Она тайно покинула Пантану, и никому не ведомо, что ее на это толкнуло. Возможно, она не хотела, чтобы возлюбленный видел, как она стареет, а может быть, поняла, что должна стать матерью, и захотела скрыть от ребенка то, что он не вполне человек. Любая из этих трех нитей могла вплестись в твою кровь. И я хочу, чтобы ты это знал.

— Теперь знаю. Вы идете из Таяны. Что там сейчас?

— Всадники пока держатся. Я говорил с одним из них, или, — поправился эльф, — он говорил со мной. Сила Ройгу растет, сила Всадников сосредоточена лишь в них самих. Они встали у Горды еще до битвы, в которой погибли их боги. Смена не пришла, она и не могла прийти, потому что все погибли. Но даже в ту пору их стража была лишь данью минувшему. Всадники знали, что должны остановить Ройгу, если тот надумает вернуться, но для них это имя было легендой.

Эстель Оскора, Герика Годойя, разбудила их, вырвав из векового сна; впрочем, они и сами начинали оживать, пробуждение Ройгу пробуждало и его тюремщиков. Неудивительно, если учесть, что они ветви одного дерева. Как бы то ни было, Всадники держат Горду, не позволяя Ройгу пересечь некогда проведенную черту. Тахена. Горда. Явелла. Корбут.