До прессы дошли слухи, что Stones попали под следствие за торговлю героином, и началась новая нескончаемая сага - выпустили, так сказать, птичку из клетки. Ага, героиновая проблема у группы, да и в музыкальной отрасли вообще. И стандартная чернуха в нагрузку типа того, что Анита толкала героин несовершеннолетним, — пошло гулять множество страшилок про то, какие нехорошие вещи творились в «Неллькоте». Во Франции история тоже не кончилась. Мы уехали в Лос-Анджелес, но в наше отсутствие в середине декабря полиция нагрянула в «Неллькот» с обыском. Они нашли то, что искали, но угробили еще целый год на то, что бы предъявить официальные обвинения и получить ордер на наш с Анитой арест. Когда ордер выписали, нас заочно признали виновными в хранении наркотиков, оштрафовали и запретили въезд во Францию сроком на два года. Все прошлые обвинения в сбыте были сняты, и я наконец мог прекратить платить за аренду «Неллькота» — бросать в топку тысячедолларовые купюры.

Из Франции в Лос-Анджелес мы привезли только сырой материал для Exile — голую основу, никаких наложений. Почти каждая вещь в «Неллькоте» шла с комментариями: здесь рефрен надо хором, в эту надо девиц позвать, в ту добавить еще перкуссии. Мы уже планировали наперед, хотя списка специально не составляли. Соответственно, в Лос-Анджелесе задача стояла одна: нарастить какое-то мясо на эти кости. Мы проторчали там четыре-пять месяцев в начале 1972-го, сводили и дозаписывали Exile on Main St. Помню, как сидел на стоянке Tower Records или Gold Star Studios либо катался туда-сюда по Сансету и прислушивался ровно в тот момент, когда наш фаворит-диджей ставил по уговору невыпущенный трек, — мы хотели оценить качество микса. Как он будет звучать по радио? Выйдет из него сингл? Мы провернули это с Tumbling Dice, All Down the Line и кучей других вещей — звонили диджею на KRLA и засылали болванку. Только испекли эту штуку, еще пальцы жжет, а мы уже прыгаем в машину и её слушаем. Вулфмен Джек или кто-то другой из нескольких избранных лос-анджелесских диджеев ставил вещь в эфир, а над ним уже стоял наш человек, который должен был её забрать и отвезти обратно. Exile on Main St. стартовал не быстро. Выпускать двойные альбомы — подписывать себе смертный приговор, гласила корпоративная мудрость компаний грамзаписи, которые страшно тряслись по поводу цен, дистрибуции и всего такого прочего. То, что мы не поддались и сказали: короче, это то, что есть, то, что у нас вышло, и если придется делать двойник — значит, сделаем двойник, — это был смелый ход, наперекор всем советам профессионалов. Поначалу казалось, что мудрость их не подвела. Но потом пошло и пошло, вещь раскручивалась все больше и больше, и рецензии всегда были потрясающие. Да и вообще, если не делать смелых ходов, будешь вечно сидеть в жопе. Твой долг — раздвигать границы. Мы ощущали, что нас послали во Францию сделать что-то особое, мы его сделали, и теперь пусть они это едят.

Когда дела доделались, мы с Анитой остались жить в Стоун-каньоне, и я снова начал тусоваться с Грэмом, теперь уже в последний раз. Стоун-каньон был приятным местом, но допинг доставать было где-то нужно. Есть фотография, где Грэм на своем «харлее», я сзади него в лётчицких очках, и мы намылились за балдой.

«Слышь, Грэм, мы сейчас куда?» — «Просочимся сквозь трещины города». Он отвозил меня в такие места Лос-Анджелеса, о существовании которых я и не подозревал. Кстати, по моим воспоминаниям, дилеры, которых мы навещали, в основном были женщинами. Бабы-торчки. Бэтэ, как их называли в наркотской среде. Раз или два попадались мужики, но в остальном у Грэма в контактах были все девицы. Он считал, что они круче мужиков как барыги и держать связь с ними легче. «Маза есть, вмазаться нечем». — «О, у меня тут одна...» У него и впрямь была пара дилерш в Бардачном доме — отеле Continental Hyatt House на Сансетс, весьма популярном среди музыкальных коллективов из-за дешевизны и парковки для автобусов. И тебя встречала жутко привлекательная девица, торч со стажем, которая одалживала тебе свой аппарат. Это было еще когда люди не стремались СПИДа, он тогда не маячил на горизонте.

В то же время Грэм уже начал плотно общаться с Эммилу Хэррис, хотя свои великие дуэты они записали еще только через год с лишним. Заметьте, началось это не с идеи вместе попеть песенки, сто процентов. Кобелина он был еще тот, в остальном неприятность заключалась в острой нехватке высокосортного герыча на всем Западном побережье. Мы скатились до оскребков с мексиканских сандалии — ОМС, как мы их официально называли. Это настоящее уличное дерьмо, коричневое, завозилось из Мексики. Оно и похоже было на оскребки с подошвы, а иногда и оказывалось оскребками, так что порой приходилось устраивать проверку. Ты сначала поджигал его чуть-чуть в ложке, чтобы посмотреть, начнет оно таять или нет, а потом принюхивался. У него при сгорании был свой определенный запах. И ничего страшного, если запах получался как у замеса, потому что в старое время героин, уличный героин, разбодяживали лактозой. Но штука была плотная. Иногда почти через иглу не протолкнуть. В общем, довольно все по-скотски было.

Я обычно стараюсь не доводить до того, чтобы вдруг оказаться где-нибудь без чистого продукта. Появилось уличное дерьмо, и тут я сказал: приехали. Я решил завязать. Эю не кайф, это все не туда. От него только и толку, что продолжаешь бегать по кругу.

Так вот бывает: просыпаешься однажды, а планы поменялись, нужно ехать куда-то, куда не рассчитывал, и тут до тебя доходит, что в первую очередь и голове одно: ага-ага, быстро решаем проблему с допингом. Первая строчка в списке — не трусы с носками, не гитара, а как бы мне не остаться без своего. Брать с собой и искушать судьбу? Или у меня есть номера телефонов в том месте, куда я еду, и я знаю, что это верняк? Примерно тогда, с туром на носу, я в первый раз серьезно застремался по этому поводу. Дошел до ручки. Мне не хотелось застрять неизвестно где без запасов. Это был самый большой страх. Лучше я почищусь перед дорогой. Херово было уже одно то, что надо ломаться в одиночку, но мысль о том, что весь тур может оказаться на кону из-за моих проблем, — это было слишком даже для меня.

Моя американская виза кончалась, соответственно, приходилось по-любому сматываться из страны. Да и в Лос-Анджелесе нам с Анитой теперь было делать нечего. Она была беременна Энджелой, так что пора было, девочка, в завязку. Правда, не думаю, что Анита как-то особенно плотно сидела, ей тогда не требовалось. И по нашей крепенькой Энджеле можно сказать, что серьезный риск для здоровья отсутствовал. Анита прикладывалась раз от разу, это я был на крючке. Выглядело все довольно мрачно, не жизнь, а хождение по краю. Но я не думаю, что у Аниты или у меня имелись какие-то сомнения, что мы справимся. Вопрос был только в том, чтобы перебиться — взять и сделать. Не помню у себя никакого страха или задних мыслей по поводу того, чтобы бросить. Ощущение было простое: нужно это сделать, причем прямо сейчас. Мы не могли поехать лечиться в Англию или во Францию, поскольку и туда, и туда дорога мне была заказана, и так получилось, что нашим пунктом назначения стала Швейцария.

Я как следует заправился перед самолетом, потому что меня должно было начать ломать сразу после посадки, а никаких возможностей закупиться в Швейцарии не предусматривалось. На самом деле мне было довольно херово. По прибытии случилась суматоха. Я сам этого не помню, но из гостиницы в клинику меня доставляли на скорой помощи. Джун Шелли, которая присматривала за всеми нашими делами в «Неллькоте» и в этот раз тоже разруливала ситуацию, написала в своих воспоминаниях, что думала, что я прямо в этой скорой и загнусь — видок у меня по крайней мере был соответствующий. В моем мозгу воспоминаний об этом не сохранилось, меня просто швыряло туда-сюда. Уже довезите меня до места наконец, кончим все дело и начнем мучиться. Накачайте меня под завязку, чтоб я продрых за эти трое суток ада столько часов, сколько можно, по максимуму.