обратный эриам – узнала о земном. После сомнуса я проснулась с магией, которая казалась мне частью меня, но думала, что все земное какое-то странное и неправильное. Когда мои воспоминания вернулись, эриам завершился. Шерая говорила, что на ее памяти это было самое долгое «открытие глаз» – целых два года.

Эйса эриам мог убить, а ведь он произошел почти мгновенно. Сколько же сил было в Марселин, что «открытие глаз», длящееся два года, не уничтожило ее?

– Когда я спросила Стефана, где моя семья, он привел меня на картахенское кладбище.

Внутри Пайпер все сжалось.

«Тридцать лет, – напомнила она себе, растягивая рукава кофты. – Марселин спала тридцать лет».

То был рубеж восемнадцатого и девятнадцатого веков, и хотя Пайпер не знала точно, как с продолжительностью жизни было в те времена, ей казалось, что хоть кто-то из ее родственников мог еще быть жив. Хотя бы один из младших братьев.

– Он сказал, что пришел слишком поздно. Темные создания уже уничтожили мой дом, убили маму и братьев. Он так и не нашел тел Карлоса и Рафаэля, зато нашел тело моей мамы. Он сказал, что сам похоронил ее со всеми привилегиями, которых она заслуживала, и на надгробии высек не только ее имя, но и имя ее мужа и сыновей. Все они погибли в тот самый день, когда Стефан забрал меня к себе домой, спасая от смерти.

Сила молчала, и слабое ощущение, что оставалось от соприкосновения с нитью Времени внутри магии Марселин, растаяло. Сама Марселин сидела, положив подбородок на скрещенные на спинке стула руки, и смотрела сквозь Пайпер.

– Не понимаю, почему Стефан спас меня, а не мою семью – прорыв в пространстве был одинаковым, он сам об этом говорил. Значит, он знал, что демоны напали на мою семью. И не помог им.

– Ты умирала, – несмело напомнила Пайпер.

– Во мне проснулась магия, – огрызнулась Марселин. – Демоны рвали меня на части, но я не умирала. Я могла продержаться столько, сколько позволяла моя магия. За это время Стефан вполне мог хотя бы оградить мой дом защитным барьером.

Что-то подсказывало Пайпер, что Стефан не был обязан делать этого. Однако ей казалось, что это не вся история. Даже до Вторжения Стефан, если верить историям о нем, был достаточно сильным магом и вполне мог не только спасти Марселин, но и защитить ее семью. С другой стороны, почему семью Марселин вообще нужно было защищать? Ее отец погиб от когтей темных созданий, потому что был рядом с дочерью, в которой проснулась магия. Но ее матери и братьев там не было.

– Поэтому ты его ненавидишь?

– Поэтому я его ненавижу. – Марселин вздохнула и спрятала лицо в ладонях. – Или нет. Я не знаю, что чувствую. Я слишком к нему привязана.

– Он ни разу не пытался объяснить тебе свое решение?

– Пытался. Даже чаще, чем ты можешь себе представить. Но никогда не говорил правды.

Пайпер окончательно запуталась. Вряд ли дело было в каком-то ином образе мышления, который отличал сигридцев от землян, но другого объяснения ее уставший мозг просто не находил.

– И в итоге ты решила использовать сомнус, чтобы добиться от него правды, когда он очнется?

– Если очнется, – исправила Марселин, шмыгнув носом. Пайпер с ужасом разглядела в уголках ее глаз скопившиеся слезы, которые она, кажется, больше не могла подавлять. – Из-за того, что он когда-то вливал в меня свою магию, я могу удерживать его в стабильном состоянии, но не больше. Ответов нет даже в его записях, хотя Стефан в те времена записывал каждое свое исследование. Я не знаю, смогу ли найти что-то еще. На это могут уйти годы. Есть только один способ, гарантирующий его пробуждение в том состоянии, но я не могу применить его.

Ей не пришлось произносить этого вслух, но Пайпер и так все поняла. Помочь Стефану могло только Время, должно быть, единственная магия, достаточно сильная для этого. Но Время либо было утеряно, либо до сих пор находилось у Предателя, сгинувшего в поглощенном Сигриде.

Пайпер думала так долго и напряженно, что у нее начала болеть голова. Марселин, не стесняясь, вытирала щеки рукавами рубашки.

Пайпер думала, думала и думала, пока не поняла, что думать больше не о чем. Есть только один способ узнать, могут ли они рассчитывать на Время.

– У меня есть идея, – произнесла Пайпер, поднимая глаза на Марселин. – Но она довольно рискованная. И провернуть ее нужно сегодня, потому что завтра, если я ничего не смогу придумать, Кит расскажет все, что я ему доверила, Гилберту.

– Сумасшедшая, – заключила Марселин, громко шмыгнув носом. – Я тебя слушаю.

Глава 27. Слишком рано, слишком поздно

Пайпер изо всех сил делала вид, что все в порядке. Даже когда ответ от господина Илира появился прямо перед ней во время завтрака, она сумела притвориться, что удивлена не меньше Гилберта. Она даже очень убедительно спорила с ним, но, заручившись поддержкой Эйса, который, вообще-то, всегда поддерживал его, убедила Гилберта, что игнорировать приглашение господина Илира невежливо. Даже если в письме, которое отправила Марселин, Пайпер попросила его написать, будто он хочет с ней встретиться.

От этого плана у Пайпер болела голова, но она все же прошла в портал, созданный Шераей, следом за Эрнандесами и рыцарем, которого она не знала. Он был ниже их на голову, имел темно-каштановые волосы и такую ослепительную улыбку, что впору было помещать ее на баннер стоматологической клиники. Диона даже представила его, сказала, что это ее парень, Артур Ли, но Пайпер с трудом запомнила это. Ей едва хватило сил ободряюще кивнуть дяде Джону, оставшемуся в холле, и выдержать сосредоточенный взгляд Гилберта.

На этот раз они вышли значительно ближе: барьеры, окружавшие дом господина Илира, размытыми очертаниями колыхались в воздухе. Пайпер помнила, как в прошлый раз Стефан переписывал сигилы таким образом, чтобы барьеры пропустили их, но сейчас с ними не было мага. Ей предстояло самой проложить им путь. Кит, которому дядя Джон наказал идти вместе с ней, постоянно подначивал ее из-за этого.

«Все не так плохо, как ты думаешь, – принялась убеждать себя Пайпер, но после первого же касания к невидимой границе барьера внутренне запаниковала: – Все очень плохо!»

Холод пробежал по ее позвоночнику и обжег уши. Нить магии, живущей внутри Пайпер, напряженно натянулась и застонала. Казалось, никто, кроме Первой, не заметил ничего странного.

Что же было не так? Эрнандесы прикрывали