почувствовала прикосновение мягкой кошачьей лапы. Егерь вытянулся, коснувшись ее, но не проснулся.

Арне сказал: «Когда процветание приведет к разлуке, ты увидишь истину, скрытую от тысячи глаз. Не упусти момента, что видна глазами цвета благородства». Пайпер запомнила его слова, даже не стремясь к этому, и невольно прокручивала их в голове.

Арне давал о себе знать, когда хотел, говорил, что хотел, но считал, будто Пайпер разгадает каждое его слово. Пайпер же была либо слишком глупой, чтобы понять это, либо слишком упрямой, чтобы слепо следовать за приказами сакри. Однако хотелось верить, что Арне все же на ее стороне.

Но сильнее всего хотелось плакать. Пайпер стоически держалась еще несколько минут, прислушивалась к каждому шороху из коридора, и дала волю слезам, лишь когда Егерь вновь заурчал.

* * *

Третий стоял на поляне, неподалеку от подготовленной к завтраку беседки, и смотрел на устроенное кем-то побоище.

Все было красным. Трава потускнела, пропитавшись кровью. Скрюченные тела лежали и смотрели в пространство перед собой пустыми глазами. Третий видел оторванные или отгрызенные конечности, торчащие кости, свернутые шеи и глубокие раны на груди, говорящие о болезненной смерти.

Третий рухнул рядом с юной девочкой, еще дышавшей, и осторожно прижал ее к себе, ища внутри хотя бы мельчайшую искру магии. Ее мокрые от крови светлые волосы мгновенно испачкали его новый камзол, а тусклые карие глаза, совсем как у Аннабель, уставились на его растерянное лицо, от страха ставшее совсем белым. Он слышал, что девочка пытается что-то сказать, собирая последние силы для этого, и осторожно коснулся ее лба, передавая свою магию. Взгляд стал более осознанным, но магия внутри стремительно угасала.

– Они вот-вот будут здесь, – тихо прошептал Третий, поглаживая сестру Аннабель по волосам. – Все будет хорошо, я помогу тебе. Я…

Третий против воли посмотрел в сторону, и его едва не стошнило. Совсем рядом лежал мальчик с вывернутой наизнанку грудной клеткой, где не было сердца, а чуть дальше него – фея со свернутой шеей. Запах свежей крови до сих пор наполнял воздух.

Третий услышал всхлип и опустил взгляд на девочку. Она, глотая редкие слезы и дрожа из-за боли во всем теле, которую Третий, как бы ни старался, не мог унять, выдавила через силу:

– Аннабель…

Ее шея громко хрустнула, и девочка затихла. Третий ощутил запах хаоса.

Это было предупреждением.

Он услышал шаги и повернул голову. На самом краю тропы, зажимая рот рукой, стояла Йоннет. Высившийся за ее спиной Масрур в ужасе оглядывал всю поляну и беседку, замечая каждую из деталей отвратительной расправы.

Третий примчался сюда так быстро, как только мог, не побрезговав использовать портал, но опоздал. Нить порвалась за две секунды до того, как он сумел задействовать магию, и почему-то этих двух секунд хватило, чтобы уничтожить братьев и сестер Аннабель с изощренной жестокостью.

– Третий, – стальной голос Йоннет раздался над его головой, но Третий не пошевелился. Он сидел, прижимая к себе мертвую сестру Аннабель, и чувствовал, как сердце разрывается от боли.

Масрур позвал его по имени, но Третий не отреагировал. Лишь когда эльф оказался прямо напротив него и посмотрел в его глаза, пылавшие магией, точно такие же, только фиолетовые, Третий понял, что произошло на самом деле. От растерянности темная кожа Масрура побледнела.

Нить магии порвалась, потому что Аннабель убили.

Острая боль в солнечном сплетении и голове возникла быстро и неожиданно. Йоннет и Третий закричали. Масрур громко зашипел, потирая виски.

Третий ощущал это каждой клеткой своего тела: ткань пространства разрушалась, рвалась под напором сотен тысяч когтей, призывающих хаос. Каждое новое движение, увеличивающее многочисленные бреши, пронизывало тело, острыми иглами впивалось в сознание. Тьма безжалостно нападала, с каждым мгновением лишь увеличивая свою силу.

Третий не ощущал ничего, кроме боли.

* * *

Пайпер проснулась, тяжело дыша, и уставилась на потолок. Егерь мирно сопел совсем рядом, почти ей в ухо, и даже не пошевелился. Кристалл Йоннет казался совсем теплым.

Но последнее воспоминание принадлежало не Йоннет, а Третьему. Пайпер не понимала, как она смогла увидеть его, прочувствовать все, что чувствовал Третий, да и вообще занять его место, пусть даже во сне. Ее голова продолжала болеть так же, как во сне.

Пайпер села и тряхнула головой. Она стала считать секунды, а после и минуты. Бешено стучащее сердце не успокаивалось. Егерь все так же мурчал, равнодушный к попыткам Пайпер немного подвинуть его.

Она встала и направилась в ванную, даже не убедившись, есть ли где-нибудь в этом хаосе чистые вещи. Сейчас Пайпер хотела только одного – прогнать страх, поселившийся в ее разуме.

Она внимательно оглядела себя в зеркале над раковиной. Лицо в форме сердца, золотые глаза, тени под ними, побелевшие губы, тусклый оттенок бронзовой кожи. Пайпер была измотана, хотя до этого сон всегда дарил только отдых.

– Прекрасно выглядишь, солнышко, – сказала она своему отражению, улыбнувшись.

Пайпер включила воду и, настроив температуру, сначала согрела руки. Затем умыла лицо, надеясь стереть следы усталости и сна-воспоминания, больше напоминавшего кошмар. Вот только кошмар не закончился. Она снова посмотрела в зеркало. На этот раз оттуда на нее глядело не ее отражение.

Черные волосы, голубые глаза, высокие скулы, прямой нос и почти белая кожа, покрытая коркой грязи и крови: черной и синей. В левом ухе – серьга из серебра и кристалла. На фоне заляпанной кровью одежды и пятен, бывших на волосах, серьга казалась идеально чистой.

Пайпер вскрикнула и отшатнулась. Чужой облик мгновенно исчез, сменившись ее собственным отражением. Пайпер зажмурилась, опустилась на пол и уставилась на мраморную плитку.

Глава 26. Не пропади

Марселин сидела за стареньким секретером, возраст которого не мог скрыть даже слой черного лака. Записи, разложенные перед ней, представляли собой оборванные страницы, карты и свертки, перевязанные тонкими лентами, вид которых говорил о том, что они разорвутся от одного неверного движения. Среди этого хаоса сильно выделялась кожаная истертая тетрадь с какой-то надписью на обложке.

Чашка кофе стояла на блюдце в опасной близости от записей, но Марселин это будто не беспокоило. Она невозмутимо сделала глоток и, на мгновение прикрыв глаза, блаженно выдохнула. Но тут же на ее лицо вернулась вся усталость, скопившаяся в ней за эти дни. Пайпер даже стало совестно, что этим утром она пришла именно к ней.

– Выпьешь чего-нибудь? – предложила Марселин, откидываясь на бархатную спинку стула.

Все в этой комнате говорило об умеренной роскоши, один только секретер казался ненужной