собой спокойствие, собранность и силу, с которой никто в Ордене не мог тягаться. Даже простая черная футболка, казалось, нарочно облепила его мышцы, чтобы Кит в полной мере оценил его превосходство.

Но разве до бритья было Джонатану в тяжелые времена? Сейчас его лицо было гладким, будто он только-только вышел из ванной комнаты, а волосы – лишь немного растрепаны. Джонатан выглядел свежим и готовым к новому дню, если, конечно, не учитывать злое выражение карих глаз и сурово поджатые губы.

– Прости меня, – порывисто выдохнул Кит. – Прости меня, я… Я правда не хотел, чтобы ее забрали, я думал, что смогу… – он остановился, с хрипом подавил рыдание и вновь забормотал: – Я знаю, что виноват, и знаю, что ты… Боги, я никогда в жизни…

Кит закрыл лицо руками и зарыдал. Он никогда не боялся слез и не стеснялся их, хотя моменты, когда он плакал, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Кит был сильным, смелым и находчивым искателем, который всегда знал, как удержать себя от не вовремя заставшего его всплеска эмоций.

Сейчас Кит казался себе жалким, слабым и отвратительным смертным, не способным контролировать себя.

Джонатан приблизился и обнял его так быстро, словно хотел, как когда-то, успеть защитить от когтей демонов. Кит замер и даже перестал дышать.

Он редко обнимался с Джонатаном. Почему-то у них это не было принято. Всегда возникала какая-то неловкость, или момент был неподходящий, или еще что-нибудь. Но Кит видел, как Джонатан обнимал Пайпер или Эйса – легко, непринужденно. Втайне он хотел, чтобы и его когда-нибудь так обняли, чтобы он почувствовал, что на самом деле не один.

Джонатан держал его так крепко, как будто Кит мог исчезнуть в любой момент.

– Ты совсем с головой не дружишь? – укоризненно прошептал Джонатан над его головой. – Запираться в комнате и отказываться от еды – это, по-твоему, то, что успокоит меня?

Кит не верил своим ушам. Может быть, это какой-то новый способ наказания? Он слышал, что иногда демоны, проникая в сознание, используют образы, наиболее дорогие для человека.

– Слушай и не перебивай, – Джонатан отпустил его, отступил на полшага, крепко сжал его плечи и наклонился так, что теперь их глаза были на одном уровне. – Я люблю Пайпер. Ты даже не представляешь, насколько. Она – моя единственная племянница. Племянников-то у меня два, а вот племянница – только одна.

Кит хотел закрыть глаза, но не мог заставить себя. Он должен был смотреть в глаза Джонатана, полные любви и искренности, и внимательно его слушать.

– И ты даже не представляешь, как я люблю Эйса. А еще ты, кажется, совсем не представляешь даже самую малость того, как сильно я люблю тебя, Кит. Я всегда считал себя никудышным родителем и просто отвратительным дядей, – твердо продолжил Джонатан, сильнее сжав плечи Кита, – но я очень старался. Ради Лео, Пайпер и Эйса. Ради тебя. Я никогда не задумывался о том, чтобы стать отцом, но если бы у меня был выбор, я бы хотел, чтобы именно ты был моим сыном.

Кит почти задыхался. Он не понимал, что с ним. Он никогда не вел задушевных бесед, не успокаивал заказчиков, попавших в тяжелую ситуацию, и не имел настоящего отца, чтобы понимать, каково это – когда тебя любят.

– Но я-я же… – несмело выдавил он, заикаясь от волнения.

– Кит, я люблю тебя не меньше, чем своих племянников. Я никогда не сравнивал вас и никогда не буду делать этого. Вы для меня – весь мир. Ради вас я сделаю что угодно.

Но в нем было столько ярости и разочарования, когда Кит под непроницаемым взглядом Гилберта пересказывал свою версию событий, произошедших тогда у дома господина Илира. На него смотрели и Энцелад с Дионой, Шерая и Марселин, даже Нокс, но Кит видел только Джонатана, не находившего слов. Кит почувствовал, как сердце Джонатана разбилось на тысячи крохотных кусочков.

– Прости меня, – дрожащим голосом произнес Кит. – Прости… Я…

– Я переживаю меньше, чем мог бы, потому что ты не пострадал. – Джонатан выпрямился, демонстративно оглядел его с ног до головы и ободряюще, пусть и с неровной улыбкой, добавил: – Да, ты не пострадал. Но ты моришь себя голодом, а это неправильно.

Но Кит просто не мог есть. Даже думая о еде, он чувствовал тошноту. Слышал хлопот перепончатых крыльев и рычащий голос Маракса в каждом звуке, будь то его шаги или звяканье тарелок и столовых приборов о поднос, что принес Лука.

– Кит, послушай, – Джонатан дождался, пока Кит посмотрит ему в глаза, и добавил, выделяя каждое слово: – Ты не виноват. Ты жив, ты не пострадал, ты вернулся. У тебя есть крыша над головой и еда. Ты можешь за себя постоять. Я не переживаю, потому что знаю, что ты здесь, ты умный и сильный. Ты никогда не сдашься. Но я переживаю за Пайпер, потому что не знаю, где она. Не знаю, сможет ли она постоять за себя, не знаю, сможет ли придумать какой-то план. Я переживаю, потому что ее здесь нет, но ты-то здесь, Кит. Ты здесь, и я очень рад этому.

Кит чувствовал себя обманутым, но в то же время в нем росла благодарность. Он не понимал, как он может быть не виноват, если он виноват, и почему Джонатан злился на свое незнание, а не на Кита.

Голова его шла кругом. Он смотрел на Джонатана, улыбавшегося так тепло, словно ничего не произошло, и не понимал, с чего ему вообще улыбаться.

– Ты… ты не злишься?

Каждое слово он произносил с большим трудом, боясь, что не выдержит и вновь заплачет. Кит совсем не хотел плакать, но за три дня его нервы сильно истощились.

– Если и злюсь, то только на демонов. Ты ни в чем не виноват, Кит. Я рад, что ты в порядке.

Кит чувствовал, что его сердце разбивается – а затем собирается вновь, неуклюже склеиваясь. Он просто не верил, что на него невозможно не злиться, но Джонатан никогда его не обманывал. Он был честен и открыт с той самой минуты, как они познакомились, с того самого дня, когда он привел его в свой дом и сказал, что они будут праздновать начало новой жизни.

– Боги милостивые, – выдохнул Кит, закрывая лицо руками, – я…

– Немедленно вниз! – истерично прокричал Лука, появляясь на пороге комнаты.

Джонатан мгновенно стал серьезным, при этом все еще держа руки на плечах Кита, будто интуитивно знал, что тому нужна поддержка, и спросил:

– В чем дело?

– Гилберт приказывает