трудом удалось восстановить спокойствие. Подействовала угроза продолжать суд при закрытых дверях.

Алек не ожидал, что прокурор потребует такого наказания. Он боялся за Айну. Сумеет ли она выдержать все это? Она прижалась к отцу и дрожала. Эдгар Янович обхватил плечи дочери рукой.

После многочисленных и ненужных вопросов, заданных Алеку судьями, Бартон провозгласил:

— Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

Алек поднялся со скамейки. Он встретился глазами с Уайтом, чуть улыбнулся Айне, она теперь сидела выпрямившись, приложив ладони к щекам, и смотрела на него.

Повернувшись к судьям, Алек громко произнес:

— Я отрицаю все обвинения, предъявленные мне. Я социалист. Идеи Маркса — мои идеи. Любой из вас, кто когда-либо читал труды этого ученого, знает, что он всегда был против террора и диверсий. И мы, социалисты, против них. Мне не нашлось бы места в социалистической партии, если бы я проповедовал террор. Да, я выступал в Виктория-холл. Но говорил только о революции в России. Никто никогда не запрещал рассказывать о ней. Почему же свидетели показывают другое? Да потому, что они все подкуплены. Поэтому их было так мало в зале. Я признаю, что часто выступал в защиту рабочих, но это право каждого человека. Право защищать свои права. Я уважаю страну, в которой живу уже несколько лет, уважаю ее конституцию, и мне стыдно, когда ее так безбожно попирают…

Люди в зале зашевелились. Кто-то крикнул:

— Ее давно забыли!

— …но, видно, мои выступления стали кому-то поперек горла и меня нужно было убрать, — продолжал Алек. — Сначала мой голос хотели заглушить деньгами. Они хотели купить меня, как купили свидетелей, предлагали должность в профсоюзе, если я буду говорить то, что они хотят. Меня пригласил к себе домой влиятельный человек нашего города…

Люди сидели так тихо, что можно было услышать собственное дыхание. Бартон позвонил.

— Не отвлекайтесь. Говорите по существу, подсудимый.

— Все по существу вопроса, сэр. Итак, я продолжаю. Я приехал в роскошный особняк на Милитери-Ки, и меня любезно встретил сам хозяин…

По мере рассказа Алека лицо судьи краснело, наконец он не выдержал и снова взялся за колокольчик:

— Еще раз предлагаю говорить по существу дела, иначе я лишу вас слова.

— Так, конечно, безопаснее. Я ничем не оскорбил ни суд, ни судей, сэр. Хозяин дома сказал мне, что моя деятельность повлечет за собою неприятные последствия. Как видите, их не пришлось долго ждать. Я на скамье подсудимых.

Из зала возмущенно закричали:

— Назовите имя! Кто был этот человек?

— Мне нечего терять, друзья. Я не делал отвода судьям, потому что такой шаг бесполезен. Не все ли равно, кто будет судить меня? Это был судья Бартон.

По залу прокатился возмущенный шепот.

Судья встал. Он подождал, пока наступит тишина, и спокойно проговорил:

— Подсудимый Лонг сказал правду. Я действительно приглашал его для того, чтобы предупредить об опасности, которая грозит ему, если он не прекратит своих подстрекательских речей. Я хотел ему только добра. У него было время подумать. К его выступлению в Виктория-холл я не имею никакого отношения. Суд удаляется на совещание.

Судьи ушли в заднюю комнату. Объявили перерыв. Алека увели.

— Чудовищно! Мы будем протестовать. Прокурор сошел с ума. Суд не может согласиться с его требованием. Я никогда не слышал ничего подобного, — говорил Уайт, подойдя к семье Струмпе, сидевшей в углу зала ожидания и окруженной русскими эмигрантами. — Возмутительно!

Эдгар Янович молчал, с жалостью поглядывая на Айну. Она прильнула к матери, устремив застывшие глаза в пространство. Нина Сергеевна гладила ее плечо, прижимала к себе, как бы желая защитить от посторонних взглядов, и шептала слова ободрения:

— Крепись, девочка. Не надо плакать. Слышала, что сказал Уайт? Все изменится. Они подадут протест, соберут подписи. Дело пересмотрят. Все будет хорошо.

— Я не плачу, мама. Думаю, как жить дальше. Я не могу без Алека. Мне надо собраться с мыслями… — шептала в ответ Айна. — Немножко приду в себя. Ты не бойся за меня…

Кругом шумели. Возмущались, предлагали немедленно ехать к губернатору, кое-кто разыскивал свидетелей.

— Нужно заставить клятвопреступников отказаться от показаний, — возбужденно размахивая руками, говорил молодой человек, судя по одежде — батрак с фермы. — Не откажутся — бить их до смерти!

— Правильно! Заставить их…

Но ни одного свидетеля в суде уже не было. Они исчезли.

Только через два часа судьи вернулись на свои места. Бартон встал и торжественно объявил приговор:

— Королевский суд вынес приговор в защиту государства против человека, назвавшегося Алеком «Лонгом. Точное установление личности подсудимого суд не интересует. Достаточно того, что личность, привлеченная к суду, является той личностью, которая действовала преступно…

Далее следовали пункты обвинения, подкрепленные показаниями свидетелей. Чем дальше читал Бартон, тем напряженнее становилась тишина в зале.

— За совершенные преступления против государства суд приговорил Алека «Лонга к десяти годам каторжных работ…

Эдгар Янович сжал руку Айны так крепко, будто хотел передать ей свою силу. Но она сидела спокойно, уставившись в лицо судьи. Айна искала только его глаза, когда время от времени он устремлял свой взор в зал.

— Но, — продолжал Бартон, подняв указательный палец кверху, голос его зазвучал патетически, — королевский суд гуманен. Подсудимый является русским по национальности, подданным другого государства, и, хотя его преступления совершены в Австралии, против нашей страны, суд нашел возможным не приводить приговор в исполнение, а выслать подсудимого из Австралии и под конвоем отправить в Одессу с передачей его единственно законному правительству России, правительству генерала Деникина. Алеку Лонгу навсегда запрещается появляться в любой точке земного шара, принадлежащей Соединенному Королевству. Невыполнение повлечет за собою смертную казнь…

Бартон читал дальше, но все уже было ясным, и публика не слушала судью, тихо переговариваясь между собой.

— К Деникину! Там ему не поздоровится. Вот мерзавцы! Сделали хитрый ход. Лишили нас возможности ходатайствовать за Алека. Будут тянуть месяцами, — сказал кто-то сидящий позади Айны. — Ловко отделались от беспокойного человека. Что может ждать большевика в белой России?

А Бартон все читал. Номера статей, пунктов и параграфов.

— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, — заключил он, садясь на свое место и отирая лоб платком.

— Ну это мы еще посмотрим! — закричал Уайт. — Никто не может помешать нам протестовать.

— Не успеешь, Уайт. Его немедленно увезут из Австралии, — сказал сосед, рабочий со скотобойни. — Неужели ты думаешь, что они будут ждать?

Суд закончился. Судьи удалились. Секретарь не торопясь собирал со стола папки и бумаги. Люди, переговариваясь, выходили из зала. Алек в последний раз обменялся с Айной взглядами, улыбнулся ей. Жалость разрывала ему сердце. Так сильно изменилась жена за эти несколько часов.

— Я