Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В чистом поле, в широком раздолье, за темными лесами, за зелеными лугами, за быстрыми реками, за крутыми берегами… — задумчиво произнесла Катерина.
— Ты чего это?.. — не понял муж.
— Это я так, сказочку сказываю… Ты ж меня тоже чуть ли не каждый день ими кормишь… Вчера вот казаки рано с учений вернулись, а ты только к ночи явился. Видно, далеко ездил…
— Не надо, жена! — сердито взглянул Петр на жену.
Катерина как-то странно улыбнулась:
— Опять ночью вернешься? Или тебя и вовсе не ждать?.. Петенька! — неожиданно бросилась она ему в ноги. — Пожалей ты меня! Пожалей… Если чего не так делаю — так ты скажи, только не мучай… Ведь я же люблю тебя…
Она плакала так горячо и жалобно, так судорожно хваталась за его ноги, что мужчина не выдержал.
— Ладно, не нужна мне твоя еда. Прощай! — сказал и вышел вон.
Долго после этого несчастная стояла на коленях, тупо уставившись в одну точку. Потом встала, сняла со стены трофейный маньчжурский меч, который Петр привез из последнего похода, поднесла его к горлу. Ощутив холод стали, вздрогнула, едва не выронив из рук оружие. Совладав с собой, закрыла глаза и стала шептать молитву. В этот момент на полатях сонно зачмокал губами Илюха. Она испугалась. «Скорее, чего медлишь?» — услышала она вдруг чей-то голос. И следом другой: «Опомнись! Что ты делаешь? У тебя детки малые…» «Да не слушай ты никого! Если решила — давай!.. Все равно у тебя с Петром ничего не получится… Ну!..» — торопил ее первый голос.
— Ах!.. Прощай, Петенька! — воскликнула вдруг женщина и с силой ударила острым лезвием по горлу.
Падая, она задела столик, на котором стояло зеркальце. Оно отлетело в сторону и разбилось об пол…
— Маменька!.. Не ангелочек ли с неба упал? — проснувшись от шума, спросил Илюха, и это было последнее, что услышала его мать…
Отпевали Катерину в церкви. Людям сказали, дескать, она случайно на сталь-то острую напоролась, наводив порядок в доме, потому похоронили ее по всем православным правилам. Красные похороны, говорят, когда муж жену хоронит. Когда наоборот — горькие похороны. Люди сочувствовали Петру, а про себя уже думали, кого он после Катьки в дом приведет, ведь у него двое детишек, а поэтому ему некогда печалиться.
— Сукин ты сын! Ведь она из-за тебя руки-то на себя наложила, — когда испуганный и запыхавшийся Петр прибежал к родителям, чтобы поделиться с ними печальной новостью, бросил в лицо сыну Федор. Тот молчал, не мог глаз поднять.
— Не трави ты ему душу… — сказала Наталья мужу. — Ему и без тебя тошно… Лучше давай думать, как внуков будем поднимать.
— Вначале Катьку нужно схоронить, а потом уже и об остальном думать, — сверкнул глазами Федор. — О том, что это она нарочно себя, никому, слышишь? Народ у нас такой… Разнесут по белу свету — не отмоешься потом…
После похорон Наталья сироток к себе забрала. Дескать, у Петра они будут без присмотра, а тот после смерти жены как-то сразу сник и закрылся в себе. Видно, совесть его грызла. Ведь он-то лучше других знал, что произошло, поэтому и болела душа. Чтобы заглушить эту боль, запил горькую. Целую неделю пил, а когда протрезвел — сел на коня и помчался в слободу.
— За тобой приехал, собирайся! — сказал он Любане, прибежавшей по первому его зову к участку — старице, служившей им условленным местом.
Она испугалась:
— Ты чего, Петенька? Как же можно! Я же венчанная… Бог не простит мне этого!
— Простит! — уверенно заявил Петр. — Мы любим друг друга, а тогда он поймет нас.
— Так тятенька не поймет… — продолжала сопротивляться Любаня.
— И черт с ним! — махнул рукой казак. — Скажи, доколе ты будешь его бояться? Вот родим ему внуков — тут же успокоится.
Она отчаянно посмотрела ему в глаза и покачала головой:
— Нет, не могу я, Петенька, не могу…
Петр побледнел.
— Ты думаешь, Катька просто так померла?.. — сказал он, притягивая Любаню к себе. — Она с умыслом все сделала… Хотела волю нам дать… И ты после этого отказываешь мне?
Любаня не поверила своим ушам.
— Люди говорят, это она ненароком…
— Тсс!.. Молчи… Это мы с тобой ее погубили, мы, понимаешь?
— Врешь ты все! — вырвавшись из рук Петра, воскликнула Любаня. — Врешь! Врешь! Врешь!..
— Молчи! — попросил он.
— Врешь! — снова крикнула она и, подхватив юбку, побежала прочь.
— Стой! Стой же!.. — пытается остановить ее Петр. — Давай переговорим!.. — Любаня уже не слышала его. Она бежала по полю, не разбирая дороги. — Черт с тобой! — вдруг злобно прокричал Петр. — Если хочешь — живи со своим увечным, но ведь через неделю сама ко мне прибежишь!.. Тебе ж мужик нормальный нужен, а не неликвидный кабан…
Впрочем, зря он надеялся. Любаня после того случая вдруг стала избегать бывшего возлюбленного. И напрасно он вечерами торчал под ее окном, пытаясь выманить молодую женщину из дому настойчивой соловьиной трелью, — она будто не слышала его. Время шло, и на смену жаркому лету пришла дождливая осень, а потом подоспели холода. Не лучшая пора для свиданий…
1
Зима в эти края приходила рано. В середине сентября утром на деревьях появлялись обледенелые пробки, а к концу месяца, где-то к Рождеству Пресвятой Богородицы, уже и первый снег выпадал. В ноябре же и вовсе кружило-мело. Со стороны Ледовитого океана налетят студеные злые ветры, сорвут с деревьев последние крупицы осенней развеселой погоды, а там и морозы ударят. Такие, что железо рвут и на лету птицу бьют.
Впрочем, природа чувствовала зиму задолго до того. Только зашевелится первый лист в воздухе, и на юг, к теплому морю потянутся журавли. Настанет короткий миг поздней осени, предвестник холодных северных ветров.
В этом году зима пришла раньше обычного, на Захария. Утром повалил снег, что являлось традиционным сигналом для белых гусей. Все стаи поднялись на крыло. Длинные вереницы птиц тянулись над Амуром, с тревожным криком пролетая над поселениями, монастырями и пашнями. Будто внемля голосу предков, в загонах начали кричать домашние гуси. Люди вышли из домов и с непокрытыми головами молча глядели, как среди первых снежинок мелькали силуэты белых птиц. Неделя — и все пернатое племя исчезало из окрестных лесов-болот. В Приамурье с севера потихоньку подкрадывалась зима.
В конце октября, в самый день Анастасии-овечницы в поселение пожаловали оленные люди — орочоны. Так по первому снежку и примчались на нартах. Их было человек шесть. Все в куртках-кухлянках, с бусами — нанизанными на звериные жилы мелкими костями животных. Встали возле крепостных ворот и шумят, требуя атамана.
— Чего орете? — высунувшись из окна подзорной башни, недовольно прикрикнул на них караульный.