— Да ладно тебе, мамань! Дай с человеком поговорить… Тысячи лет не виделись… — отмахнулась от нее та. — Как живешь-то, казак? — держа в одной руке скрученную в жгут мокрую холстину, а другою подперев свой бок, спросила Любаня. За эти годы из кроткой и застенчивой девицы она превратилась в женщину, удивившую Петра своей бойкостью. — Слыхала, у тебя недавно дочь родилась…

«Ишь ты, все обо мне знает!» — удивился Петр.

— Было дело… — как-то невесело проговорил он.

— Чего не рад-то? Теперь у тебя двое — сын и дочь.

«Вот зараза! И про сына знает!» — ухмыльнулся казак.

— У тебя сколько деток? Помнится, первой-то девка была, — сказал Петр.

— Одна она у меня, — неожиданно вздохнула Любаня.

— Отчего же? — удивился казак. — Столько лет с мужем живете — и всего-то одна девка? Что-то больно плохо твой Захарка старается. В кузнице силы все оставил?

— Не груби, дуралей! — слушая вполуха разговор бывших возлюбленных, предупредила его тетка Марфа, всю жизнь ходившая под тяжелой пятой своего кузнеца и поэтому привыкшая быть осмотрительной во всем. Вот и сейчас она боялась, что кто-нибудь доложит мужу про Петьку, оттого и старалась казаться неласковой. — У них еще родятся детки… Так и знай!

Любашка покачала головой.

— Нет… Захарку еще в позапрошлом годе кобыла лягнула, как раз в причинное место. О чем тут говорить?

Петру вдруг стало жалко Любашку. Ему бы приголубить ее сейчас и утешить, но чего делать с матерью? Да и других баб вокруг полно. Так и пялятся, так и пялятся, паскуды. Не ровен час, донесут Захарке, хотя Любашка, кажется, этого не боится. Иначе бы давно отправила Петра домой, а тут стоит и вроде даже заигрывает с ним. Ишь как ножкой-то белой стучит — не завлекает ли? Не дает ли надежду?.. Попробуй их, баб, разбери! Когда-то она говорила, что любит одного только Петра, но замуж вышла за другого.

После той встречи Петр долго не мог успокоиться. Перед глазами у него постоянно стояла Любашка, а Катерину он будто не замечал. «Ты меня совсем разлюбил, — говорила она, — если даже ночевать домой не приходишь». Петр залезет на сенник, зевнет и проспит до утра. Катька даже жаловаться ходила на Петра к его матери.

— Ты б, сынок, не обижал Катерину, — увещала его Наталья. — Любит она тебя! Ты посмотри, какая она у тебя красавица! Вон как казаки-то на нее глазенки пялят. Гляди, отобьют…

— Пускай отбивают! — отвечал Петр. — Невелика потеря…

— Неужели не любишь ее?.. — спрашивала мать.

Петр покачал головой.

— Не люблю, мамань… И никогда не любил.

— Тогда зачем женился? — удивилась Наталья.

— Назло, мамань…

— Кому назло-то? — не поняла Наталья, но Петр молчал. Ему не хотелось ворошить прошлое. — Забыть ее все не можешь? — догадалась мать. — Полно! Не рви себе сердце, сынок, выбрось ее из головы. Разбитую чашу уже не склеишь, а у тебя детки подрастают. Катерина обижается, что ты совсем не занимаешься ими. Так?

— Так, мамань…

— И? — вопрошала Наталья.

— Да охоты нет, — признался сын. — Это Катькины дети, она их хотела, а не я…

Мать вздохнула и покачала головой:

— Грешно, Петенька, так говорить, грешно! Детки-то в чем виноваты? Знаешь, я завтра к старцу пойду — может, ты со мной сходишь? Глядишь, он даст тебе совет.

Петр нахмурил брови.

— И не уговаривай, мамань, не пойду, — буркнул он. — Ты вот к нему ходишь — и чего?.. Тятенька наш как бегал к этой своей азиатке, так и до сих пор бегает, а ты ведь просила его образумить.

— Просила, сынок, — вздохнула Наталья. — И Бога молила… Видно, Бог не услышал меня…

3

Однажды Петр все же не выдержал и, дождавшись, когда солнце скроется за дальними сопками, отправился в Монастырскую слободу. Гнать коня не стал, заранее зная, что эта поездка ничего ему не даст. Если б ждала его Любаня — другое дело, а то ведь по хозяйству колдует. Мать старая, поэтому все заботы по дому легли на молодую женщину, а бабьи заботы, как известно, нескончаемые. Надо и в доме убраться, и еду приготовить для всей семьи, и дитя воспитать, и корм скотине дать… Вот и крутилась весь день, как белка в колесе. Жили б они с Захаркой отдельно от родителей, тогда и хлопот поменьше, но отец их не отпускает — нечего, мол, отдаляться, вблизи родней. Он и младшую свою дочь Варьку, выдав за местного лоботряса Кольку Семенова, оставил вместе с мужем при себе. Дескать, лишняя пара рук в кузнице не помешает, а тот взял да утонул пьяным в Амуре…

Катерине легче. После свадьбы сына Федор нанял артельщиков, и те в пару недель поставили новый дом для молодых. Изба как изба. С кутью — углом в избе, небольшой гостиной и спальней. Когда родился первенец, Петр подвесил на крепеж люльку. В этой же колыбельке потом спала и маленькая Дуняшка, отправив брата на лежанку.

Казалось, чего еще надо? Дом есть, хозяйство есть, детки растут, а в душе у Петра пусто. Тоска берет глядеть на него, а тут, встретив на берегу Любашку, воспрял духом. Надо бы еще раз с нею повидаться, — решил Петр, чувствуя, как в нем с новой силой разгорается любовь. Впрочем, время шло, а он все не спешил искать с ней встречи. Как вспомнит злющие глаза Любашкиного отца, так и вся охота пропадает. «У, змей ползучий! — про себя честил он его. — Это ты… ты испортил мне жизнь! Без тебя все могло быть по-другому»…

…Вот и окна кушаковского дома. В темноте их было бы трудно разглядеть, если б не этот тихий отсвет горящей в глубине избы лучины.

Тишина. Лишь слышно, как где-то на другом конце улицы сонно побрехивает дворовый пес и в ближней рощице негромко переговаривается пернатая мелочь.

Петр стоял и не знал, что делать. Постучать, как прежде, в окно?.. Если выйдет отец или тот же Захарка? Что он им скажет? Дескать, пришел навестить их дочь и жену?.. Об этом даже смешно думать. Наверное, он так и уйдет домой, вряд ли уже когда сюда вернувшись. Здесь чужая жизнь, не надо в нее ломиться.

Едва Петр подумал об этом, как скрипнула калитка и из нее кто-то вышел. Любашка! Он мог узнать ее и в полной темноте, а тут месяц над головою висит — какой-никакой, а все же свет. Быстро-быстро забилось сердце казака.

— Любаня! — тихо позвал он.

— Кто здесь?.. — испуганно проговорила та.

— Да я это… я… Петр…

— Петя?.. — изумилась Любаня, увидев у заплота всадника. — Ты чего тут делаешь?

— Тебя поджидаю, — ответил тот.

Она всплеснула руками.

— Ты с ума сошел?.. — В голосе ее и нескрываемая радость, и испуг. — Я никогда в такой поздний час не выхожу на улицу, но тут мне соль понадобилась… К соседке решила сбегать… — скороговоркой объясняла она, а сама на окна оглядывалась. Не дай бог, отец их вместе увидит.

— Любушка, не могу без тебя!.. — с места в карьер начал казак.