— Откуда тебе, холоп, знать? — бросил на него свой недобрый взгляд воевода.

Игнашка усмехнулся.

— Это ж где ты, отец родной, холопа-то увидал? — с издевкой спросил он воеводу. — Тут нет таковых — одни казаки… Теперь по поводу денег. Эту весть нам сорока на хвосте принесла… Неправда? Чего молчишь-то?..

Видя, что их товарищ попал в самую точку, казаки загудели.

— Не дадим тебе, воевода, подати, если не выдашь нам причитающихся денег! — закричал Мишка Ворон.

— Точно не дадим! — подхватили его слова товарищи. — Отдай нам наши деньги, а то мы и тебя вслед за твоим сынком в темницу упрячем!..

Шумела казачья вольница, ногами топала. Дыму от табаку в сборной избе — хоть топор вешай.

— Тише, казаки! — неожиданно подает голос Черниговский. — Тише!..

Услыхав своего вожака, албазинцы тут же притихли.

— Говори, атаман!

Прежде чем высказаться, Никифор по старой привычке погладил свою бороду.

— Вы вот что, товарищи мои… — произнес он. — Давайте-ка не будем шуметь, ведь от шуму прока никакого.

— Во-во! Чем шуметь да браниться, уж лучше подраться да помириться! — с улыбкой произнес Игнашка Рогоза, у которого, казалось, на каждый случай была припасена своя прибаутка.

— Ты все шуткуешь, Игнат! — недовольно посмотрел на него Федор. — Никифор правильно говорит: думают думу без шуму. Чего ты хотел нам сказать, атаман? — обратился он к Черниговскому.

Тот с благодарностью посмотрел на Опарина.

— Давайте не будем обижать нашего гостя, — неожиданно примирительным тоном сказал Никифор. — Я так думаю, воевода к нам не ссориться приехал, а решать важные дела. Или я не прав, барин?

Воейков кивнул головой.

— Верно… — подтвердил он и вдруг извинился: — Каюсь, братцы… Деньги я из Москвы и впрямь получил. Только не думайте, что я их себе присвоил. Все до копейки отдал нерчинским казакам. Уж так они меня просили, так просили… Долг вам я верну…

— Если не вернешь? — спросил кто-то из казаков.

— Тогда считайте, что ваш воевода паскуда и ворюга.

Чтобы рассчитаться с албазинцами, Воейкову пришлось занять у заезжих купцов триста рублей и к ним приложить своих двести. Только тогда казаки принесли податную рухлядь к судну, которое находилось рядом с монастырем, где остановился воевода.

Целую неделю Воейков пробыл в Албазине. Он осмотрел крепость, побывал в монастыре у Гермогена, с которым проговорил почти весь световой день, посетил несколько близлежащих сел. Все пытался понять, каково здесь живется людям, есть ли надежда, что они смогут защитить от врага свой край. Многое ему здесь приглянулось, но еще большее количество вещей он не мог принять. Особенно ему не пришлись по нраву вольные речи казаков, их нежелание никому подчиняться. «Пора кончать с этой вольницей! — подумал он. — Иначе толку не будет. Сила державная — не только хлеб, золото и оружие, но еще и безропотное повиновение властям, чего на Амуре нет и никогда не было».

Не остался воевода доволен и состоянием крепости. «Что ж такое! — возмущался он. — Нет, это не крепость, а обыкновенная ограда для скота. От первого же вражеского ядра все здесь разлетится в щепки»…

В общем, он понял, что этот далекий край был, по сути, беззащитным перед надвигающейся грозой. Здесь отсутствовали надежные крепости, и ратные люди практически отсутствовали. В том же албазинском поселении числилось чуть больше двухсот пеших и конных казаков, из них меньше половины оставались на осадном сидении, другие же занимались в тайге пушным промыслом и сбором подати. Надо отписать об этом в Москву и просить, чтобы в Албазин прислали полк стрельцов, — подумал Воейков. Случись чего, одним казакам крепость не удержать, даже если они призовут всех окрестных крестьян вместе с промышленными людьми.

Уезжая домой, воевода забрал с собой и сына, осознав всю опасность его нахождения на Амуре. Здесь не только царило казачье самовластье, но и маньчжуры покоя не давали… Не ровен час, бойня начнется…

Провожать гостей вышла вся округа. Здесь были и албазинцы, и монастырские, и пришедшие из ближних поселений. Небо ясное, прозрачное. По реке гулял ветерок, поднимая небольшую волну.

— Ежели не оставляешь сына, то других нерчинских детей боярских мы не примем, — сказал на прощание Воейкову Черниговский. — Не хотим быть у них под началом. Вели поставить к нам на приказ албазинского казака.

— Будет этот приказной меня слушаться? — спросил воевода.

— Будет! — заверил его Никифор. — Богом клянусь… — Мужчина, взглянув вверх, осенил себя крестным знамением.

— Ладно, так и быть… — согласился воевода. — Можете сами выбирать себе приказчика.

Тут и полетели вверх шапки.

— Ура-а-а! — кричали казаки. — Ура-а-а!

Двое сподручников Воейкова помогли ему забраться в судно с податью.

— Толкнем, братцы! — скомандовал Никифор.

В следующую минуту дюжина казаков облепила суденышко:

— Э-эх!..

Зашуршала галька под днищем судна, и набежавшая волна ударила в деревянный борт. Гребцы подняли весла, по команде опустив их в воду. Гребок… еще один гребок… Вот уже судно, отчалив от берега, медленно скользило против течения.

— Давай, ставь парус! — подал команду рыжебородый десятник, и тут же двое дюжих казаков схватились за снасть для подъема паруса и подняли полотнище. Поймав в парус ветер, судно пошло быстро, глубоко разрезая носом волну.

— Зла ты на нас, барин, не держи! — крикнул воеводе вдогонку Черниговский. — Не враги мы тебе… Одно ведь дело делаем…

Его голос утонул в шуме разгулявшегося не на шутку ветра и в пронзительном крике голодных чаек, в поисках рыбной мелочи паривших над речными отмелями.

— Слышишь, не враги!..

Только не знали здешние казаки, что видят Федора Дементьевича в последний раз. Узнав о распре Воейкова с албазинцами, Москва решила заменить его другим воеводой. Таким, который в столь сложное для пограничья время сможет найти с казаками общий язык. В июне 1684 года Нерчинский острог принял бывший селенгинский воевода Иван Власов, славившийся не только своим крутым нравом, но и уживчивостью с подчиненными.

Это случится только через два года, а тогда после отъезда Воейкова албазинцы собрали круг и выбрали себе приказного. Хотели выбрать Никифора, но тот отказался. Дескать, стар он, пусть уездом правит тот, кто помоложе. Тогда казаки избрали приказчиком десятника Ивана Семеновича Войлошникова. Человека зрелого, волевого и решительного, который не станет прогибаться перед высоким начальством. Свой своего всегда поймет.

Войлошников начал с того, что приказал казакам бросить все дела, вместе с промышленными людьми и призванными из сел умельцами заняться строительством крепости. «Прав воевода, — говорил он. — У нас не фортеция, а ограда для скота».