Второй жилец, двадцатилетний студент Эдинбургского университета Джон Колин Макдиармид, за общим столом появлялся редко, поскольку предпочитал есть в одиночестве, уткнувшись носом в учебники.

Третьего постояльца за все это время я видела только один раз. Неизвестная болезнь приковала престарелого мистера Филиппа Керра к постели на долгих полгода. Дважды в неделю к нему наведывался доктор и прописывал процедуры, которые, по мнению последнего, должны были помочь больному, но мне, честно говоря, казались варварскими и бесполезными. Эдвина шепнула мне по секрету, что, если верить доктору, мистеру Керру осталось жить не больше одной недели, ну, в лучшем случае, двух.

По утрам, позавтракав теплой кашей, мы с Эдвиной брали корзинки и отправлялись на рынок. Миссис Хей, как опытная хозяйка, тщательно осматривала любой товар, прежде чем его купить, и увлеченно торговалась с продавцами. Когда все, что нужно, было куплено, мы шли в квартал Грассмаркет, где Эдвина покупала травки для целебных отваров. Грассмаркет располагался у подножия холма, на котором высилась Эдинбургская крепость, и вид на нее снизу был очень хорош.

Однажды, когда до рынка оставалось не больше пяти минут ходу, мы услышали глухой рокот голосов, который с каждым шагом становился все громче. Наконец впереди показалась галдящая толпа. Я вопросительно посмотрела на свою спутницу.

– Наверное, собираются казнить кого-то, – сказала она и передернула плечами.

Увидев мое недоумение, Эдвина изумленно спросила:

– Неужели тебе никогда не доводилось видеть казнь?

– Почему же… Я видела однажды, еще в Белфасте, но это было так давно… – пробормотала я. – Палач отрубил осужденному голову. Зрелище настолько меня потрясло, что папа запретил мне даже близко подходить к городской площади в такие дни.

– Да, не слишком приятное зрелище, – поморщилась Эдвина. – Повешенные синеют, и глаза у них вылезают из орбит… Интересно, кого вздернут сегодня?

Виселицу окружила толпа любопытных, и все они выкрикивали ругательства и потрясали кулаками, глядя на несчастного, который поднимался на деревянный помост в сопровождении двух солдат. Застучал барабан, и от этого звука сцена стала еще ужаснее. «Это хайлендер…» – подумала я. Мужчина в пледе и грязной, местами порванной рубашке стоял, высоко подняв голову, и невозмутимо смотрел на толпу. Эдвина подошла поближе, чтобы спросить, как зовут приговоренного и за что его осудили. Пару мгновений – и она своей семенящей походкой прибежала обратно.

– Это Реджинальд Макгрегор. Говорят, он убил двоих и украл две сотни голов скота в Ланаркшире. Эти Макгрегоры – настоящие разбойники! Они убивают и грабят всех, кто только попадется им на пути! Никакого уважения к чужой собственности! Впрочем, все они, хайлендеры, такие!

Она поперхнулась последним словом и растерянно посмотрела на меня.

– Кейтлин, простите! Я… не имела в виду… мистера Макдональда! – забормотала она, запинаясь. – Он такой приятный мужчина и, конечно, никогда не совершит ничего противозаконного…

– Конечно, не совершит, – не без сарказма в голосе подтвердила я. – Давайте пойдем наконец к мистеру Милну за ромашкой и липовым цветом. Я не хочу видеть этот ужас!

Я повернулась и, обходя толпу, направилась к лавке травника. Эдвина, растерянная, с порозовевшими от смущения щечками, посеменила за мной следом.

Этот случай стал последней каплей, и я твердо решила вернуться в поместье Даннингов. Ночью мне снились ужасные сны. Я снова стояла и смотрела на виселицу на площади Грассмаркета, на орущую толпу и на палача, надевавшего веревку осужденному на шею. Застучал барабан, и его бой постепенно усиливался, чтобы в одно мгновение оборваться – когда палач откроет люк под ногами несчастного. Я проснулась с бьющимся сердцем. Лицо мое было залито слезами. В человеке, жалко повисшем на веревке после нескольких мгновений мучительных судорог, я узнала… Лиама!

Я встала очень рано, поскольку после пробуждения не смогла сомкнуть глаз. Дом еще спал, когда я спустилась в кухню перекусить. Перед отъездом Лиам оставил мне несколько фунтов. Из этих денег я купила себе новое шерстяное платье лавандового оттенка, который мне так нравился. Продавщица не преминула заметить, что он изумительно идет к моим волосам и подчеркивает цвет глаз. У меня осталось достаточно, чтобы рассчитаться с миссис Хей и заплатить за место в дилижансе до Данди и обратно.

Я надела шляпку, накинула на плечи шаль, оставила на столе записку, в которой объяснила отцу причину своего отъезда, и вышла из дома. У меня не было причин лгать ему, и я написала все как есть, пообещав вернуться не позднее, чем через три дня.

Утро выдалось теплым и влажным, и юбки постоянно прилипали к моим ногам, пока я шла через старый квартал Кэнонгейт. Проходя мимо тюрьмы Толбут с ее часовой башней и страшными кольями, на которых обычно выставляли напоказ головы казненных, я ускорила шаг. Я направлялась к тупику Уайтхорс-клоуз, располагавшемуся на другом конце Кэнонгейта, туда, где находился постоялый двор «Уайтхорс-инн». Возле этой гостиницы останавливались дилижансы, следовавшие из Лондона.

Мне повезло: через час ожидался дилижанс, который ехал в Абердин с остановками в Перте и Данди. И два места были свободны.

Стоило мне посидеть пару минут на жесткой банкетке многоместного экипажа, как я горько пожалела, что не могла проехать это расстояние в седле. Я с трудом втиснулась между молодым господином, от которого несло спиртным и который так храпел, что остальным пассажирам о сне оставалось только мечтать, и зрелой дамой, державшей на коленях маленького простуженного мальчика. Напротив сидели тщедушный священник и полный, роскошно одетый мужчина средних лет. Последний, забыв о приличиях, всю дорогу не сводил с меня глаз.

Неудивительно, что я обрадовалась, когда толстый господин вышел в Перте. Еще час – и я наконец в Данди. На постоялом дворе, куда меня привез дилижанс, я спросила у хозяина дорогу в поместье Даннингов и отправилась в путь. Идти пришлось километров пять или шесть, и к полудню я оказалась у ворот усадьбы.

Собираясь с силами, я прислонилась к железной решетке. Построенное неким Гектором, первым лордом Даннингом, в 1568 году, здание в стиле Ренессанс с обеих сторон обрамляли башенки, серый каменный фасад был испещрен маленькими застекленными окнами, крыша покрыта серовато-синим кровельным сланцем. В 1657 году дом сильно пострадал от пожара и был восстановлен – именно тогда и были добавлены башенки. Поместье оставалось в руках семьи вот уже четыре поколения. Теперь пришел черед стать его владельцем пятому лорду Даннингу – Уинстону.

Итак, я вернулась на место, где совершила преступление, туда, где небо обрушилось мне на голову и где земля разверзлась у меня под ногами. Я судорожно сглотнула. Но отступать было поздно. Я все равно не смогла бы жить, зная, что и пальцем не шевельнула, чтобы спасти жизнь Лиама. «Я расскажу, как все было, я только хотела защититься…» – уговаривала я себя и… сама себе не верила. Чего стоило мое свидетельство против человека, чьему предку король пожаловал звание дворянина!