Вулси задумчиво потер пухлый подбородок.

– В том, что вы сказали, государь, есть свой резон. Но есть и свои «но». Во-первых, если подобное послание к королеве Франции попадет в чужие руки, а мы не должны исключать подобную возможность, то это опорочит саму королеву и рассорит нас с Людовиком. Во-вторых, герцог Франциск, сколь бы он не славился своим сладострастием, далеко не глуп, очень честолюбив и сам может сообразить, во что выльется его любовная связь с королевой. Захочет ли он потерять корону ради сомнительного удовольствия видеть на троне своего бастарда?

– Ты рассуждаешь, как мужчина в летах, – заметил с лукавой усмешкой король, – как государственный муж, и забываешь, сколь сильны могут быть страсти юности.

Вулси подавил улыбку. Его король сам, будучи очень молодым, мог увлечься кем-либо. Но ведь он не позволяет себе этого, всегда ставит во главе угла государственные интересы. Почему же он считает Франциска настолько глупее себя?

Ах, знал бы мудрый Вулси, что именно страсти порой сильнее, чем что-либо, влияют на политику, и что именно Генрих VIII однажды...

А пока Вулси, взяв с подноса один из своих любимейших апельсинов и привычно втянув его аромат, невозмутимо продолжил:

– У мсье Ангулема весьма мудрые советники, одна его честолюбивая матушка чего стоит. И, наконец, касательно самой Мэри Тюдор: она девушка своевольная, гордая, мы не ведаем, насколько сильны её симпатии к Франциску, чтобы судить, согласится ли она впустить его к себе под одеяло. А вот в отношении её чувств к милорду Саффолку мы можем быть абсолютно уверены.

Золотистые брови Генриха удивленно поползли к подвитой челке.

– Как тебя понимать, Вулси?

Тот вернулся к столу, порылся среди бумаг и свитков и взял один из них.

– Я тут составлял список рыцарей, которые выступят за честь Англии на большом турнире в Париже, приуроченном к коронации. И имя герцога Саффолка значится у меня одним из первых.

– Да, он отменный боец, но...

Генрих сделал паузу, не сводя глаз с Вулси. Тот улыбался.

– Думаю, мы совершим доброе дело, если сведем два жаждущих друг друга любящих существа. И Чарльз Брэндон будет вполне в состоянии управиться там, где не под силу старому Валуа.

Генрих все понял и неожиданно покраснел. Дело касалось его сестры, и ему был неприятен тот холодный циничный тон, которым обсуждал этот вопрос его канцлер. Генриху даже вдруг стало жарко в его дорогой, опушенной мехом накидке, он отбросил её тяжелые полы и рванул шнуровку на камзоле у ворота.

– Столько приложено усилий, чтобы оградить их друг от друга... – пробормотал он. – К тому же Брэндон не дурак, и сразу поймёт – если Мэри понесет от него, она будет для него навсегда потеряна.

– Она и так для него потеряна, – улыбнулся Вулси. – Он ведь ничего не ведает об обещании, на основе которого Мэри согласилась стать женой Людовика. К тому же, милорд Саффолк ваш преданный слуга, всем, что он имеет, он обязан исключительно вашему величеству, так неужели он откажет своему монарху в подобной услуге? Очень приятной услуге, отмечу. Ведь как иначе он сможет соединиться с Мэри Тюдор, насладиться её любовью, как не под видом вашего посла, тайного поверенного, которому велено исполнить столь приятную миссию?

Вулси заметил, что королю неловко от прямоты его речей, и тут же постарался сгладить это неприятное впечатление. Брэндону придется обсудить с Людовиком множество дипломатических вопросов, кои позволят ему остаться в качестве официального посла при дворе: уговорить французского короля войти с Генрихом в коалицию против Фердинанда Арагонского, чтобы воевать за Наварру, а из Наварры послать войска на Кастилию, наследство Катерины, так как королева имеет право на Кастильскую корону. Конечно, надо ещё выставить Людовику условие, чтобы он не вмешивался в дела регентши Шотландии, сестры Генриха Маргарет, ибо Франция извечно стремилась оказать давление на Англию через её северного неспокойного соседа – Шотландию. Для этого необходимо, чтобы на него повлияла его молодая жена-англичанка, и никто так не введет её в курс всех дел, как её возлюбленный Брэндон. Да, именно Чарльза Брэндона, герцога Саффолкского, следует послать во Францию в качестве посла. При этом Вустера следует отозвать – слишком он педантичен и щепетилен, чтобы достойным образом свести королеву и Чарльза, зато следует укрепить позиции во Франции Томаса Болейна, человека услужливого и готового на все ради воли своего короля. К тому же его младшая дочь Анна – приближенная Мэри, и им вместе легче будет это устроить.

Вулси намеренно выделил фамилию Болейн. Ибо он уже знал, что Генрих, разочаровавшись в Бесси Блаунт, очень много внимания уделяет старшей дочери Болейна – синеокой красавице Мэри. Симпатия короля к ней была настолько явной, что, несмотря на то, что дело пока не шло дальше галантных ухаживаний, все понимали, к чему это может привести. И сейчас, говоря о Болейнах, Вулси добился желаемой реакции: Генрих подобрел, мечтательно заулыбался. Конечно, Болейны. – они справятся! Как справится и сам Чарльз. Он, Генрих, даже окажет другу услугу, соединив с возлюбленной. А дальше... Конечно, поручение это щекотливое, даже опасное, что там говорить, однако, черт возьми, будет даже забавно, когда на троне гордецов французов окажется бастард славного парня из Саффолкшира!

Вулси выглядел довольным. Ему опять удалось выставить свои планы так, словно они были желанием самого Генриха, и король ушел веселым, лишь у порога, чуть сконфузившись, попросил своего верного Томаса Вулси лично объяснить ситуацию герцогу Саффолку. Ибо, хотя Генрих и был на короткой ноге с Чарльзом, но все же у него язык не повернется приказать тому сделать своей сестре бастарда.

Вулси это понимал и справился отлично, изобразив перед Брэндоном все так, будто у него нет иного выхода. Чарльз был поражен, более того, возмущен. Несмотря на весь свой цинизм и рассудочность, он любил Мэри Тюдор чистой, возвышенной любовью, а из него собирались сделать потомственного самца, сеющего свое семя там, где это не удалось законному производителю! Это было унизительно... и для него, и для Мэри. Но Вулси умел убеждать. Разве не соблазнительно это для самого Брэндона? Ему ведь предлагают то, чего он сам страстно желает – соединиться с любимой женщиной, и именно тогда, когда, казалось бы, на это утеряны все надежды. Потом, ведь не обязательно Мэри забеременеет, а у него будет возможность встречаться с ней, целовать её, наслаждаться... Конечно, это будет опасно, ибо Брэндон должен понимать, чем это грозит. И в то же время, разве эта опасность не придаст особую остроту их любви? Ведь Брэндон рисковал и раньше ради своей безумной страсти к Мэри Тюдор, отчего же колеблется сейчас, когда сам король дает свое «добро» на их любовь? И если что-то, упаси Боже, раскроется, то Генрих как король постарается выручить своего посла как неприкосновенное лицо при дворе иноземного правителя. А Мэри королева, она выше подозрений и так.

Но Брэндон не был настолько наивен, чтобы не сообразить, что лезвие меча во Франции не менее острое, чем топор палача на его родине. Другое дело, что он и в самом деле сможет встретиться с Мэри, заняться с ней любовью... а этого Брэндон хотел безумно. Он ведь тосковал по ней, мечтал, страдал... он хотел её настолько, что воспоминания об их кратких ласках и объятиях вызывали у него боль. Малышка Мэри – своевольная, соблазнительная, страстная, почти умоляющая любить её... И разве сам он ранее не предлагал ей, что, когда она станет женой Людовика, они наконец-то удовлетворят свою страсть? И Брэндон дал себя уговорить. Для всех он ехал во Францию в качестве посла, главы рыцарей, отправляющихся на коронацию и турнир. Собрались они и выехали столь спешно, что опять его помолвка с леди Лизл откладывалась на неопределенный срок.