Мэри невольно оживилась.

– Кто именно будет приглашен? Франциск сделал неопределенный жест.

– К вашему брату королю Генриху уже отослана заявка, а уж его воля решать, кого он выставит, – и добавил мягко: – Я это сделал, Мари, чтобы у вас изгладилось неприятное впечатление того, как король так негостеприимно услал вашу свиту.

О том, что и он приложил к этому руку, герцог предпочел умолчать. Взглянув на королеву, Франциск заметил её странный, словно бы отсутствующий взгляд.

– Ваше величество, вас что-то взволновало? О чем вы сейчас думаете?

По сути дела, он не имел права задавать ей последний вопрос, но Мэри вдруг ощутила себя пойманной с поличным. Смешавшись, она сказала первое, что пришло в голову: дескать, обдумывает свой коронационный наряд. В этот момент доложили, что королеву просит об аудиенции английский посол граф Вустер, и Мэри, отпустила Франциска.

Когда посол вошел, она, улыбаясь, протянула ему для поцелуя руку.

– Итак, сэр Генри, каковы последние новости яз нашей милой Англии?

Обычно новости были до стандартности неинтересными: король и королева во здравии, двор благоденствует, канцлер Вулси шлет ей привет и наилучшие пожелания. Но в этот раз были два известия, взволновавшие Мэри. Во-первых, у Катерины Арагонской вновь произошел выкидыш. Мэри сразу погрустнела: бедная Кэт, она так ждала этого ребенка, надеясь вернуть себе угасающую любовь мужа! Но, услышав второе известие, она начисто забыла о неудачах золовки. Чарльз Брэндон (она невольно вздрогнула от звука этого имени) произведен в титул герцога Саффолкского! Глаза королевы засияли. Она была так рада, что Вулси это удалось, что Генрих сделал это, так счастлива за самого Чарльза! Он – герцог Саффолк! Он – и её любимая земля с душистым тростником, тенями лесов, древними легендами о феях, сказаниями о набегах датчан... Чарльз владеет всем этим, он герцог! И выходит, значительно приблизился к ней...

Мэри так размечталась, что не сразу услышала обращения к ней Вустера, так что ему пришлось повторно окликнуть королеву. Ей пришлось очнуться:

– Что?

Она не знала, о чем спрашивал её посол и, чтобы скрыть замешательство, заговорила сама. Ведь скоро будет турнир, приедут английские поединщики. Как думает граф, возможно, чтобы среди их числа находился и герцог Саффолк?

Вустер церемонно ответил, что это решает только сам Генрих VIII, милостью Божьей король Англии и, возможно, ещё канцлер Вулси.

– О, тогда я напишу канцлеру! – оживилась королева. «Писать Вулси, чтобы он прислал Брэндона, безопаснее, чем просить брата» – решила она про себя.

– Вы, кажется, о чем-то спрашивали меня, милорд Вустер?

Она заметила на холодном, аристократическом лице посла признаки смущения.

– Не сочтите за дерзость, миледи, но ваш брат интересуется... То есть, я должен узнать у вас...

Он глубоко вдохнул, словно собираясь с духом.

– Король, мой господин, желает знать, как велики надежды, что вы в ближайшее время понесете от Людовика Двенадцатого?

Мэри смутилась, но быстро сообразила, что вопрос о беременности не её личное дело, а забота государственной важности, и Генрих через посла имеет все права интересоваться этим. Она вспомнила засыпающего старого Людовика с недоеденным персиком в руке и улыбнулась.

– На все воля Божья.

Вустер понял, что ни о какой беременности пока не может быть и речи, и поспешил откланяться. Но королева остановила его в дверях.

– Милорд Вустер, вы ведь будете писать его величеству Генриху послание?

– Да. И надеюсь отправить его с первым же гонцом. Мэри вдруг улыбнулась ему почти заговорщически, наигранно небрежно поправив меховой обшлаг своего широкого рукава.

– В таком случае отпишите моему брату-королю, чтобы он не забывал о своей клятве, которую дал мне в присутствии королевы Катерины и канцлера Булей.

Посол недоуменно поглядел на королеву и осмелился спросить, что сие означает?

Мэри надменно вскинула голову.

– Король Генрих сам поймет, в чем дело.

Ноябрь 1514 г.

Торжества по поводу введения Чарльза Брэндона в титул герцога Саффолкского не получились особо пышными из-за горя, постигшего королевскую семью, после того как Катерина Арагонская неожиданно разрешилась на пятом месяце мертворожденным ребенком мужского пола. И все же, если король и королева переживали свое горе, то для придворных очередная неудача августейшей четы стала уже делом привычным. Обычные показные соболезнования, злословия по углам, праздная болтовня о том, как повлияет сие событие на отношение Генриха к супруге... Но это не являлось основной темой для бесед при дворе. Возвышение Чарльза Брэндона волновало умы куда как сильнее.

Итак, нетитулованный дворянин, герой французской кампании, придворный интриган и друг короля, о котором ещё недавно говорили, что он поплатится головой из-за скандальной истории с принцессой Мэри, теперь стал его светлостью герцогом Саффолком и, по сути, правителем всех территорий Восточной Англии. Ах, сколько же теперь нашлось у него почитателей и сторонников, сколько желающих заручиться его благосклонностью и дружбой! Даже старая родовитая знать Англии – Говарды, Стаффорды, Перси, хотя и шокированные тем, что выскочка Брэндон стал им ровней, все же поспешили первыми поздравить его. Бекингем ездил с ним на соколиную охоту, Перси прислал ему дорогие подарки, Норфолк и Суррей вообще не отходили от него и постоянно подталкивали его к вопросу о помолвке с их родственницей леди Лизл.

А королева Катерина, бледная, болезненная и печальная, лежала в своих затемненных покоях, много молилась, лила слезы, выслушивала утешения и наставления святых отцов, которые теперь составляли большинство её свиты. Усылала она их только тогда, когда ей сообщали о визите короля, тут же начиная суетиться, требуя расчесать и нарумянить себя.

Генрих часто навещал жену. Вот и теперь он взял её вялую, влажную руку своими сильными толстопалыми ладонями, участливо спрашивая:

– Как вы себя чувствуете сегодня, Кэт?

– Уже лучше, государь. Скоро я совсем поправлюсь, и тогда мы сможем попробовать ещё. Конечно, то, что случилось, произошло исключительно по воле Божьей. Господь просто испытывает нас... наши чувства. Но рано или поздно он снизойдет к нашим мольбам, и я подарю вам маленького Тюдора.

Катерина говорила эти слова с некоторой запальчивостью. Её Энри должен поверить ей, иначе... Она уже знала, что кое-кто говорит о возможности их развода, но верила, что такой богобоязненный и щепетильный в вопросах чести человек, как её супруг, не решится на столь позорный шаг. И она жадно ловила его взгляды, а Генрих мягко улыбался ей, жалел... А сам думал о Бесси, надоевшей, неряшливой, глупой, но так легко переносящую свою беременность. Вот кто родит ему сына – Генрих в этом не сомневался. Теперь-то он понимал, что это не по его вине их с Катериной все время преследуют неудачи. И все же она его жена – стареющая, слабая, не способная доносить до конца ни одну беременность. Женщина, с которой он связан навеки, если, конечно... Мысль о разводе ужасала его. Это стало бы позором, пятном на фамильном гербе Тюдоров. Нет, он не хочет этого! И жалеет Катерину, хотя как он считал, жалеть-то надлежит именно его.